Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

Мартелл подумал, что фантазирует, но не ушел. Заняв позицию там, откуда были лучше видны ее наиболее вероятные окна, он простоял около часа, хотя искренне не знал зачем.

И незадолго до рассвета, когда луна еще отбрасывала длинные тени на залитую светом лужайку, он увидел, как распахнулись деревянные ставни и поднялось окно.

Фанни была в белой ночной рубашке. Она смотрела на лунный пейзаж. Волосы рассыпались по плечам, а лицо, столь прекрасное и все же такое трагическое, казалось бледным и неземным, как у призрака. Фанни не заметила Мартелла. Спустя какое-то время она вновь затворила ставни.

Когда Пакл пришел в Бьюли-Рейлс, в вечернем октябрьском воздухе чувствовался мороз, а древний рев благородного оленя, донесшийся с затуманенной бурой пустоши, объявил наконец начало брачного сезона.

Пакл устал. Весь день он проработал в Баклерс-Харде. Затем ненадолго заглянул к приятелю на ферму, когда-то бывшую фермой Святого Леонарда. Сейчас, шагая в сумерках вдоль домиков на окраине пустоши, он был готов лечь в постель. Но только он дошел до двери своей лачуги, как донесшийся звук заставил его обернуться: приближающийся топот копыт. Одна лошадь и всадник. И чутье подсказало ему, кто это.

Лишенное подбородка лицо и циничная улыбка Айзека Сигалла безошибочно узнавались даже в тусклом коричневатом свете. Тот ехал к нему.

Приемщик не открывал рта, пока не очутился рядом.

– Ты скоро мне понадобишься, – сообщил он негромко.

Пакл сделал глубокий вдох.

Пора.

Когда Калеб Фурзи объявил, что его околдовали, деревня Оукли развеселилась не на шутку.

– Ты же был в стельку пьян! – говорили ему.

– Хлебни еще и расскажи, сколько увидел фей!

Или:

– Ты бы этого коня поостерегся. Возьмет и превратится в свинью!

Но Фурзи упрямо держался своего и так живо расписывал свинью и духов с равнины Уилверли, что кое-кто в Оукли был почти готов поверить. Только Прайд смерил Натаниэля долгим и задумчивым взглядом, но если что-то и заподозрил, то решил, очевидно, что лучше промолчать. И так прошли дни, а затем недели. И, кроме смешков и шуточек в адрес доверчивого крестьянина в тихой деревне Нью-Фореста на краю пустоши Бьюли, не произошло ничего особенного.

Артур Уэст довольно скоро наведался в Альбион-Хаус. Он прибыл в изящном экипаже и сообщил, что на пару дней остановился в Брокенхерсте у Морантов. Одет был в тяжелое кучерское пальто и шляпу, на шутки улыбался самым приветливым образом и выглядел до мозга костей энергичным, благородным джентльменом, кем и являлся.

Тетя Аделаида приняла его с восторгом, и даже старый Фрэнсис счел долгом быть с ним учтивым, так как тот был племянником друга. С Фанни Артур Уэст общался по-дружески, непринужденно и весело. Он не совершил ошибки и не сделал никакого приглашения, которое заставило бы ее покинуть отца, а ограничился тем, что выразил уверенность в скорой новой встрече у кого-нибудь из соседей, которую будет с нетерпением ждать.

В общем, с улыбкой подумала Фанни, он сыграл замечательно. Она также поняла, что благодарна ему. С мистером Уэстом не пропадешь. Он находился рядом; он был вполне себе жених; он перезнакомится с молодыми леди графства и, если сочтет, что его внимание может быть воспринято благосклонно, здраво будет делать по шагу зараз. Обед здесь, танец там; и если это во что-то выльется, то и славно.

Мистер Уэст принес и кое-какие новости.

– Недавно меня посетил джентльмен, которого вы знаете, – друг Тоттонов, мистер Мартелл.

К своему смятению, Фанни сперва побледнела, затем покраснела. Видя удивленный взгляд мистера Уэста, она быстро объяснила:

– Отец повздорил с мистером Мартеллом, когда тот посетил нас.

Если на балу миссис Гроклтон Фрэнсис Альбион напугал общество, то теперь он во всех отношениях стал прежним, то есть никто не мог гарантировать, что у него не будет приступа и он не умрет на месте или, как поделился с мистером Гилпином врач, с таким же успехом проживет сотню лет. По крайней мере, ясно было одно: пока он жив, он будет делать по-своему.

– Мартелл? В высшей степени дерзкий молодой человек, – просипел он без тени смущения.

– Что ж, так или иначе, – сказал мистер Уэст, – ему не терпелось увидеть одну картину, которая находится в доме, – портрет его предка. И я должен отметить, что, когда мы осмотрели ее, впечатление возникло невероятное. Это была его копия. Вы сами видели картину. – Он повернулся к тете Аделаиде. – Портрет темноволосого джентльмена, который мы рассматривали наверху, полковника Пенраддока.

– Этот щенок был Пенраддок?! – вскричал Фрэнсис, а лицо тети Аделаиды стало похожим на маску.

– Прошу прощения, – произнес мистер Уэст, переводя взгляд с одного на другого. – Очевидно, здесь какая-то семейная ссора, о которой я не знал.

– Так и есть, мистер Уэст, – великодушно ответила тетя Аделаида, – но вы и не могли знать. Однако, – любезно улыбнулась она, – мы не общаемся с Пенраддоками.

– Учту на будущее, – пообещал мистер Уэст с поклоном.

Конечно, этот промах ничуть не повредил ему в глазах Аделаиды, и, когда он уходил, она дала ему понять, что будет рада видеть его снова.

– По-моему, он очень приличный человек, – сказала Фанни в ответ на вопросительный взгляд тети.

Когда же Фрэнсис выразил надежду, что тот не будет вертеться вокруг, как назойливая муха, она со смехом заверила его, что мистеру Уэсту есть много куда податься.

Но мистер Уэст был не единственным гостем в Альбион-Хаусе. Случайно или по наущению какого-то друга вроде мистера Гилпина людей приходило много. Они старались сделать так, чтобы Фанни не оторвалась от общества, и даже Фрэнсис Альбион не мог пожаловаться на то, что время от времени она выезжала на обед. Среди самых приятных гостей был граф, посетивший их дважды: с женой и без нее.

В один прекрасный день Натаниэль вышел из школы мистера Гилпина, и тут его окликнул какой-то проходивший мимо субъект. Мальчик его не знал, хотя по виду предположил, что это, может быть, кто-нибудь из Паклов. Когда человек спросил, не хочет ли Натаниэль заработать шесть пенсов, тот весь обратился в слух.

– Я был в Альбион-Хаусе, и мисс Альбион попросила меня отнести в Лимингтон это письмо. Не хотелось отказывать ей, но мне в другую сторону. Вот тебе шесть пенсов, которые она дала мне, чтобы я отнес. Она сказала, что это для француза.

– Вижу. – Натаниэль умел читать, а у Фанни был разборчивый почерк. – Я отнесу, – сказал он. – Прямо сейчас.

Глубокая ноябрьская ночь. Безлунная. Даже лучше: толстая пелена облаков не пропускала и звездный свет, так что над морем повисла кромешная тьма. Слабый шум мелких волн, набегавших на бесформенный берег, был единственным намеком на присутствие в том мраке чего-то еще. Погода для контрабандистов.