Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

Особой гордостью Джорджа были изгороди вокруг не только лесопосадок, но и дома. Он хотел лучшие, а потому отправился в Берли и нанял Берти Пакла.

Изгороди Берти Пакла не походили ни на какие другие. Начать с того, что он правильно делал доски.

«Иные, – говаривал Пакл, – берут готовые на лесном складе, понапилённые». Последнее слово было его личной версией слова «пиленые», и он произносил его с глубочайшим отвращением. Он объяснял, что для получения доски нужно взять бревно и осторожно расколоть его по длине с помощью клина и молотка. Аккуратно действуя так и следуя ходу волокон, умелый плотник мог изготавливать тончайшие планки и получить их намного больше, чем удавалось неуклюжему олуху с пилой. При этом они служили вечно. «Натуральное лучше всего, – говорил Пакл. – Дольше делаешь – дольше живет».

Его особой специальностью было изготовление ворот.

– Думаю, я усвоил это еще ребенком, – сказал он как-то раз Джорджу. – В Баклерс-Харде. Дед еще там работал, хотя папаша вернулся в Берли. Он уже был совсем старик. Мы часто ходили к нему, и я, помнится, смотрел на дубовые кницы, которые использовали при постройке кораблей. Они, знаете, такие прочные, что никакими силами не сломать. Наверное, это и навело меня на мысль.

Делая ворота, Берти Пакл брал раздвоенный ствол для вертикали и диагонали. Затем обшивал основу разными ветками, которые прибивал деревянными и железными гвоздями, пока не получались ворота, казавшиеся скорее естественно выросшим детищем природы, нежели рукотворным изделием. Иногда он даже брал целиком какое-нибудь замысловатое узловатое дерево и обрабатывал его. Ворота Берти Пакла узнавались за сотню ярдов. У Джорджа таких было пятнадцать.

Однако лесопосадки, ограды и ворота являлись для него также источниками единственной серьезной тревоги, поскольку их охрана тоже входила в обязанности лесничего.

А нападали на них часто.

После поражения в палате лордов Нью-Форесту повезло в одном смысле. Член палаты лордов профессор Фосетт, имевший в Нью-Форесте свои интересы, провел резолюцию, которая приостановила огораживания и рубку древних деревьев до принятия нового закона. Правительство, теперь возглавлявшееся либералом мистером Гладстоном, не решилось атаковать коммонеров. И Нью-Форест получил передышку, но никто не знал, надолго ли. И если такие, как полковник Альбион и лорд Генри, готовились к очередной битве в парламенте, то лесные жители реагировали по-своему.

Они поджигали огороженные участки и крали ограды.

В эти годы неопределенности, когда ненавистную Лесную комиссию временно осадили, едва ли приходилось удивляться тому, что жители устроили несколько очень удачных поджогов. Камбербетч даже нанял новых констеблей – впрочем, без всякого, разумеется, толку.

– Мы ведь не трогали тебя, Джордж? – Однажды такие слова весело бросил Прайду в Линдхерсте задиристый здоровяк из тех, с кем лучше не связываться.

– Нет. И не надо, пожалуйста, – ответил Джордж.

– Я бы на твоем месте об этом не волновался, Джордж, – ответил тот. – Спи крепче, и все.

Жене Джордж признался:

– Я совершенно не знаю, что делать, если они заявятся. Но уничтожить мои участки не дам.

Но вне этих тревог они жили счастливо. Его семья росла. Гилберту, старшему сыну, было уже десять. Наблюдая за тем, как мальчуган радостно возвращается с охоты на кроликов или бежит к ручью, Джордж как будто возвращался в собственное детство и получал от этого огромное удовольствие.

Сейчас детей у него было четверо, но на свои обходы он обычно брал двоих старших – Гилберта и Дороти. Иногда они спускались у янтарного цвета ручьев и шли вдоль полян, где пони спасались от мух. Смотрели, как вспархивает зимородок, или наблюдали за мелкой местной форелью, а он учил их всему, что знал о Королевском лесе.

В Гилберте он ясно видел себя, а вот на кого похожа Дороти, никак не мог уловить. Черты лица достались от жены, но гибким телом девочка больше походила на долговязых Прайдов. Глаза были настолько темного синего цвета, что казались лиловыми. Глядя, как она помогает матери по хозяйству – печет пироги и хлеб или, по осени, делает яблочное желе, – он улыбался про себя, представляя, как кому-нибудь в свое время повезет с женой. Но при этом она бегала не хуже лани. Гилберт так и не мог ее догнать. Джордж гордился ею больше, чем сознавал.

Однажды летом, когда ей было девять, он сделал небольшое открытие, которое заставило его устыдиться своих чувств.

Каким-то образом на огороженный участок проник олень, и Джордж застрелил его, благо было позволено. После того как они с женой освежевали его и разделали, он отнес заднюю часть туши во Фрайтам, где хозяин «Королевского дуба», единственной гостиницы на мили вокруг в той части Нью-Фореста, согласился ее закоптить. Полученный окорок жена завернула бы в муслин и подвесила бы в дымоходе, где до него не доберутся мухи.

Солнечным августовским днем Джордж отправился во Фрайтам на пони, взяв с собой дочь. Во Фрайтаме выпил немного сидра, перебросился парой слов с хозяином «Королевского дуба» и, погрузив копченый окорок на пони, в хорошем настроении тронулся обратно. Дороти приплясывала в лучах солнца. От пони распространялся аромат ветчины. Они проходили мимо каменистого плато, где рос утесник, и Джордж увидел, как Дороти немедленно рванула туда. Это его рассмешило.

Услышав ее крик, он решил, что, должно быть, дочь упала в зарослях утесника, и позвал ее, продолжая шагать рядом с пони. Крик повторился, и Джордж замер.

– Змея! – вопила Дороти.

Гадюка. В Нью-Форесте водились безобидные ужи, но были и гадюки. Джордж побежал назад.

– Большая была?

Дороти кивнула и показала на дыру в почве в нескольких ярдах от себя, в которой скрылась змея, а затем на свою ногу. В месте укуса та уже начала опухать. Джордж видел отметины от клыков твари. Укус крупной гадюки мог скверно обернуться для маленькой девочки. Прайд нащупал нож, который всегда держал при себе.

– Сядь! – приказал он. – Видишь пони? – (Она кивнула.) – Смотри на него. Не своди с него глаз.

Она уставилась на пони, как он велел, а Джордж сделал ножом разрез. Дороти резко дернулась, но не вскрикнула. Джордж сделал еще один разрез, затем высосал яд, сплюнул, приложился еще раз. Он чувствовал острый вкус губительного яда.

Он занимался этим четверть часа. Дороти дрожала как лист на ветру, но не проронила ни слова. Затем Джордж посадил ее на пони и повез домой.

Именно на обратном пути он понял, что любит ее больше других детей.

Промозглый февральский день. Маленький тесный экипаж катился вниз по дороге мимо Брука. Миссис Альбион стремилась попасть домой до того, как поезд мужа прибудет в Брокенхерст, поскольку везла пакет, о котором не знал полковник.