Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

– Я же говорил, – весело сказал Минимус.

К вящей незадаче Гроклтона, когда он, мокрый и грязный, выкарабкался наверх, то увидел возвращавшуюся с прогулки Беатрис в соломенной шляпе. Беатрис взглянула на него сверху с состраданием в голубых глазах:

– Ах вы, бедняга! Со мной однажды то же произошло.

Он был признателен за это. Даже Фурзи, как он заметил, хватило благородства не рассмеяться.

Зато Джордж Прайд хохотал. Он не хотел, но не сдержался. Он кусал губу, но весь сотрясался от смеха.

Гроклтон взглянул на него. Не будь молодой лесничий таким почтительным весь день, он бы так сильно не расстроился. Но, видя его теперь смеющимся, Гроклтон не смог отделаться от мысли, что Джордж тайком потешался над ним с момента встречи. Все эти чертовы жители Нью-Фореста одинаковы. Он потолкует об этом с Камбербетчем.

Беатрис начала красить волосы вскоре после замужества. Иногда в черный цвет, и Минимус называл ее своей вороной. Тело у нее было стройное и белое, а груди полные; Минимус называл их сладострастными. Беатрис быстро поняла, что он крайне возбуждается, когда она лежит поперек резного ложа с разметавшимися по груди черными прядями.

Иногда она красила волосы в рыжий цвет, укладывала их волнами и становилась похожа на прекрасных женщин с полотен прерафаэлитов. Ее скуластое лицо вполне классического типа позволяло Беатрис успешно осуществлять все эти превращения. Изменения были не просто внешними – в них присутствовала магия. А также известный расчет. Когда Фурзи не было дома, она порой раздевалась и отрабатывала перед зеркалом позы. Но потом, конечно, вновь становилась златовласой дочерью землевладельца, что тоже нравилось Минимусу.

Родители Беатрис относились к ее образу жизни, насколько он был им известен, крайне отрицательно. Отец, завидев ее как-то идущей навстречу по Хай-стрит с ярко-рыжими волосами, завитыми в пышные кудри, сказал, что она похожа на шлюху, и отказался с ней разговаривать. Миссис Альбион, хотя и не могла одобрить дочь, была любопытнее и спросила, почему Беатрис так странно себя ведет.

– Минимус любит разнообразие. – Она могла бы добавить, что ей и самой очень нравятся эти преображения, но не стала.

– Порой я боюсь, – отважилась сказать ее мать, – что эта любовь к разнообразию может… – Она не договорила.

– Распространиться на других женщин? – Беатрис внимательно посмотрела на мать. – Конечно, он моложе меня. – Она улыбнулась и слегка пожала плечами. – Это риск, мама. Я всегда это знала. – Она помедлила, теребя почерневший крестик, который передала ей бабушка Фанни. – Ему со мной весело. У меня есть кое-какое образование. – Мало учившаяся официально, Беатрис запоем читала книги из библиотеки Альбион-Парка. Многие молодые люди нашли ее чересчур умной. – Он говорит, у меня есть талант.

Изначально Фурзи привлекал Беатрис своим интересом к ее внутреннему миру. Вместо того чтобы расточать похвалы ее безобидным акварелям, как всегда поступала мать, он спокойно показывал, как сделать лучше. Если Беатрис случалось написать стихотворение, он рассказывал о других поэтах, читал их произведения и задавал ей новые стандарты для оценки собственных сочинений. Иногда к ним приходили художники и поэты, и все вместе шли на прогулку или порисовать на природе. Порой они поездом добирались до Лондона и посещали студии, галереи и лекции. Все это было Беатрис в новинку и казалось замечательным.

А самое удивительное, Минимус открыл ей глаза на Королевский лес. Она любила его, прожила в нем всю жизнь, но поняла, что никогда не знала его по-настоящему. Всматриваясь в землю, изучая упавшую ветку или бродя возле низинного болота, Фурзи вдруг окликал ее, и она неожиданно видела равнокрылую стрекозу, жука-оленя или иное крохотное создание, которое раньше и не подумала бы заметить.

– Нью-Форест – рай для натуралиста, – говорил Минимус. – Наверное, здесь больше разновидностей насекомых, чем где-либо еще в Европе.

Иногда они брали с собой сачки. Беатрис раньше считала таких любителей чудаками. Но теперь, когда они возвращались с добычей, накалывали и сортировали образцы, а после она видела статьи в естественно-научных журналах, включая кое-какие заметки мужа, до нее начало доходить, что это научные изыскания, которые нужно воспринимать всерьез.

Если встречи с Фурзи она прождала много лет и преспокойно отвергла нескольких благопристойных женихов, то верно было, видимо, и то, что Беатрис оказалась первой, кто мог и хотел стать его спутницей жизни. Она производила впечатление на его друзей, ему это порядком нравилось. Им было действительно хорошо вдвоем.

– А дети? – недавно спросила миссис Альбион, которую удивляло, что детей так и нет.

– Мы с Минимусом не прочь немного повременить. Вы же знаете, что их появления можно избежать.

– Ох, милочка!

– Но в последнее время я думала… Я думаю, мы, возможно, скоро решимся. Посмотрим.

– Ты должна, – сказала мать. – Обязана.

И как раз перспектива рождения внуков побудила миссис Альбион назначить Минимусу встречу в Линдхерстской церкви. Двое ее сыновей находились за границей, один был в Индии; никто из них еще не женился. Поскольку Беатрис была замужем, она редко приезжала в Альбион-Парк, а Фурзи сказали, чтобы и духу его там не было. Миссис Альбион с болью в сердце думала о рождении внуков в такой обстановке. К тому же она не сомневалась, что Беатрис понадобятся деньги.

Ее собственные миротворческие усилия до сей поры терпели крах. Полковник Альбион так и остался непреклонным. Он не желал видеть Фурзи. Беатрис не сильно старалась помочь делу, так как знала, что мужу безразлично, общается он с Альбионом или нет. Единственная надежда была на то, что Фурзи сам пойдет на сближение. Напишет письмо: серьезное, почтительное, даже униженное. Если он не принесет извинений за женитьбу на Беатрис, то пусть хотя бы выразит положенную признательность и смиренное благоговение перед жертвой, на которую пошла Беатрис, выйдя за него замуж. Он должен просить о примирении ради нее и будущих детей. Все это и сверх того. Не то письмо, на какое был Минимус мастер. Но именно об этом его слезно попросила в Линдхерстской церкви миссис Альбион.

Значительную часть письма она продиктовала сама, пропустила мимо ушей его колкости, насмешки, ссылки на то, что Беатрис стала более образованной, проследила, как он пишет, и забрала письмо, пока он ничего не добавил.

И поразительное дело – это сработало. Не в лучшем расположении духа и после того, как она лично указала на ряд почтительных пассажей в письме, которыми особенно гордилась, полковник ворчливо согласился, чтобы Беатрис и художник пришли на обед.

Обед прошел на удивление хорошо. Нет ничего дурного в примирении сторон, и вышло так, что в тот же день прибыли скверные новости из палаты лордов. Их светлости не без оснований заключили, что коль скоро существуют две стороны, Лесная комиссия и коммонеры, чьи интересы диаметрально противоположны, то единственный выход на долгую перспективу – поделить между ними Нью-Форест. Они согласились, что коммонеры заслуживают справедливости, а Камбербетчу и его людям нельзя позволить украсть все лучшие земли.