Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

Тем временем в древесной коре сок, содержащий жизненно важный сахар, стекал к корням, глубоко под землю, чтобы храниться там в морозную пору.

И все-таки это нельзя было считать только сезоном закрытия. Да, падающие листья увидят отлет в теплые края тех, кто весной и летом составлял дубу компанию: певчих птиц, славок-черноголовок и горихвосток. Но закаленные малиновки и крапивники, зяблики, черные дрозды и лазоревки останутся, хотя и будут меньше, а то и вовсе прекратят петь. У неясыти обыкновенной и в мыслях не было покидать старый дуб; еще пройдут недели до того, как мириады летучих мышей устроятся в его расщелинах на зимнюю спячку. А вот дрозды и белобровики еще только прибывали в Нью-Форест из гораздо более суровых мест. Плющ, который стелился по нижним ветвям, намеревался использовать это время для цветения, тем самым привлекая насекомых, которые до сих пор были слишком заняты, чтобы опылять его цветы.

Поистине, дуб был готов снабжать лес удивительным объемом пищи. Не только желудями. Кора самого дерева изобиловала трещинами, в которых сновало без счета крошечных насекомых и других беспозвоночных. Синицы слетятся стаями на осенний пир. Поползни потянутся вниз, пищухи – вверх, так что ничто не пропадет. Но главной была палая листва.

Смерть в Нью-Форесте – не конец, а трансформация. Гниющий древесный ствол, покоящийся на земле, дает пропитание и кров тысяче крохотных беспозвоночных; палая листва, разлагаясь, расщепляется многими существами, особенно мокрицами и червями, хотя улиток здесь мало, а то и вовсе нет из-за кислой почвы. Но наибольший распад происходит позднее на более глубоком уровне. Тогда наступает время грибка.

Грибок бледен, омерзителен, соотносится с плесенью, гниением, отравой и смертью. И в то же время – нет. Растение ли он? Своего рода, хотя он редко зеленеет, как растения, поддерживающие себя, так как не содержит хлорофилла. Странно, но стенки его клеток состоят не из целлюлозы, а из хитина, который также образует оболочку насекомых. Грибок живет за счет других организмов, как паразит. Древние, не зная, как классифицировать гриб, утверждали, что он принадлежит хаосу.

А в Нью-Форесте грибы встречаются повсеместно. В основном они существуют в виде тяжей грибковой материи, которые очень похожи на шнурки и называются гифами. Под корой, под гниющими листьями, под землей они образуют замысловатую паутину – мицелий. И именно эта сокрытая масса мицелия преобразует плесень гнилого листа, возвращая в почву питательные вещества – азот, калий, фосфор, – чтобы напитать лес к будущей жизни.

Видны обычно только плоды грибов, и никогда их не бывает так много, как в осенних дубовых лесах. Вокруг дуба Руфуса произрастали сотни разновидностей: похожий на сырой стейк печеночный гриб, приютившийся в основании древнего ствола; съедобные грибы и ядовитые бледные поганки, под них маскирующиеся; поганки в красных и белых крапинах; дружелюбный белый гриб, который съедобен и чей мицелий вытягивает из дубовых корней сахар и отдает взамен минеральные вещества; зловонная веселка, растущая из круглого подземного стручка, который прозван ведьминым яйцом, выскакивает на божий свет за один-единственный день скользкой шляпкой, что привлекает мух, после чего уже через пару дней втягивается обратно.

Все эти и многие другие существа делили лесную подстилку под старым дубом среди пучков травы, мха и желтого курослепа.

Доехав до дерева, Альбион спешился. Он не торопился. После того как мать повернула на восток к Винчестеру и Ромси, он медленно углубился в Нью-Форест, то и дело задерживаясь у деревень в надежде, что великое лесное безмолвие умиротворит его дух. Но это не помогло. Его ужаснула не только мать. После ее откровений тот замысел, который он должен был осуществить в обозримом будущем, наполнил его еще большими опасениями. Поэтому он был рад отдохнуть под раскидистым дубом. Возможно, это даст ему покой.

Откуда, гадал он, бралась в этом огромном дубе живительная сила? В чем таилось его волшебство? Было дело лишь в неимоверной силе узловатого дерева? Или в том, что оно продолжает стоять живое, но неизменное, как древняя скала? То и другое, подумал он, и падающие желуди, и шелест листвы. Но было и что-то еще – то, что он часто испытывал возле ствола какого-нибудь зрелого ветвистого дуба. Клементу мерещилось, что дерево заключает его в невидимую сферу силы и власти. Это было странное, но неподдельное чувство. Он был уверен в нем, пусть даже не мог сказать почему.

В каком-то смысле он правильно воспринимал дерево. То, что корни зеркально отражают ветвистую крону, – факт. По мере того как расходятся ветви, то же самое делают корни. Что вверху, то и внизу. В этом смысле устройство дерева как единого целого весьма напоминает магнитное поле стержневого магнита, а то воистину и самой Земли. И кто знает, какие силовые поля, еще не измеренные человеком, окружают физическое проявление дерева как такового?

Немного таким образом укрепившись, Альбион покинул дуб и двинулся навстречу опасностям грядущих дней.

Джейн Фурзи была счастлива, потому что находилась в обществе Ника Прайда, который был высоким, красивым и собирался жениться на ней, когда она скажет «да». Она и намеревалась сказать «да», но пусть он сперва потомится; так поступала всякая девушка, если могла.

«Пусть годик подождет, Джейн, – сказала мать. – Если он и впрямь тебя любит, то будет хотеть все сильнее».

Джейн в любом случае не собиралась отдаваться ему до свадьбы. Она хотела выйти замуж как положено. И в этом волнующем предвкушении радостного события они часто гуляли вдвоем.

Со стороны Клемента Альбиона было любезно позволить ей этим утром пойти с мужчинами. Их было всего трое, включая Ника и ее саму, – они тряслись в маленькой повозке, а Альбион ехал рядом верхом. Она гордилась тем, что Альбион выбрал для столь особых поручений Ника. Джейн болтала крепкими ногами, свесив их с заднего борта и сняв сандалии. Солнце грело ноги; голым пальцам было очень приятно от дуновений прохладного соленого ветра.

Эта поездка скорее была приключением, и Джейн с интересом озиралась. Они уже миновали Лимингтон, а дальше она никогда не бывала.

Джейн было шестнадцать, Нику Прайду – восемнадцать. Он жил в Минстеде, который находился в паре миль севернее Линдхерста; она – в деревне Брук, еще в полутора милях севернее от него. Их родители, которые, как большинство родителей, были мудры в таких вопросах, считали Джейн и Ника идеальной парой.

На протяжении веков Прайды селились во многих уголках Нью-Фореста, но Фурзи оставались преимущественно на юге. За исключением семьи Джейн. По какой-то причине – никто не помнил когда – потомки Адама Фурзи подались вверх, ближе к Минстеду. «Фурзи из Минстеда не поладят с другими Фурзи», – замечали лесные жители. И хотя в той местности, где все малоимущие семьи породнились, такие различия, как правило, сглаживались, Фурзи из Минстеда и впрямь оказались в чем-то необычными. Во время Войны Алой и Белой розы один из них пошел в священники, а другой при старом короле Генрихе уехал в Саутгемптон. «Он стал купцом, – пояснял отец Ника. – И говорят, весьма преуспел». Другие Фурзи могли ворчать – дескать, минстедское семейство больно много о себе возомнило, но это не было помехой для Прайдов, которые и о себе думали неплохо. Отцы Ника Прайда и Джейн всегда хорошо ладили, и однажды, десять лет назад, когда отец Джейн перебрался в Брук, отец Ника заметил: «Сдается мне, что твоя Джейн и мой мальчонка Ник составят хорошую пару». И отец Джейн согласился и передал эти слова жене, которая и без того все знала. Так оно и вышло.