Эдвард Резерфорд - Королевский лес. Роман об Англии [litres]

Английские католики не подняли бунт, но предприняли все возможные шаги для защиты своей веры. И в Южной Англии мало где можно было сыскать больше верных католиков, чем в Винчестерской епархии. Даже в начале правления Елизаветы тридцать священников заявили, что скорее уйдут с должности, нежели свяжутся с ее компромиссной Церковью. Многие представители высшего класса, как называли джентри и купцов, вполне открыто исповедовали католическую веру. В семействе Питт одну из женщин заключили в тюрьму Клинк по приказу епископа, которому она бросила вызов, а королевский секретарь Сесил лично послал письмо Альбиону с требованием утихомирить свою жену.

«Я не властен над нею, она не живет в моем доме», – отписался Альбион. Клементу же он втайне признался: «Я не сумел бы прищемить язык твоей матери, даже если бы она со мной жила». В скором времени отец скончался, и было похоже, что власти с тех пор решили не обращать внимания на леди Альбион.

Но Клемент жил в постоянном страхе. Он сильно подозревал, что она укрывает католических священников. Остров Уайт и бухты на южном побережье Саутгемптона были естественными местами для их приема, и верное католичеству джентри – отказчики, как их уже называли, – было готово дать им приют. Теперь эти священники были объявлены вне закона; недавно в Винчестерской епархии нашли и отправили на костер четверых. Клемент ожидал в любой день услышать об аресте матери за укрывательство священников. Она и не потрудится соблюдать осторожность. Алые цвета, подумалось ему, – типичный пример.

Когда двадцать лет назад шотландские пресвитерианцы вышвырнули католичку Марию, королеву Шотландии, из ее собственного королевства, она вскоре оказалась в центре всех заговоров католиков, направленных на свержение ее английской родственницы-еретички. Ее содержали в Англии под домашним арестом, и эта ссылка выглядела бесконечной, пока наконец в начале 1587 года совет Елизаветы практически не вынудил ее казнить Марию.

– Это католическая мученица, – не замедлила заявить леди Альбион и через неделю приехала навестить сына, явив на всеобщее обозрение алые мученические цвета.

– Но нужно ли так открыто перечить королевскому совету и епископу? – спросил тот горестным тоном.

– Да, – ответила она просто. – Мы должны поступать именно так.

Мы. В этом была беда. Когда бы мать ни заговаривала с ним о необходимости предпринять опасные действия, она всегда говорила «мы» – пусть знает, что в ее представлении он неизбежно замешан в дело.

Десять лет назад мать наконец вступила в права наследства, оставленного родственником, и таким образом стала очень богатой женщиной, вольной тратить свое состояние, как и где ей заблагорассудится. Она никогда не говорила об этом. Он тоже. Идея о том, что ради наследования денег он присягнет на верность святому делу, была настолько же немыслимой, как и о том, что он получит хоть пенни, если не сделает этого. Единственный намек, который хоть как-то обозначил ее позицию, прозвучал лишь однажды, когда он обронил, что отец перед смертью остался без денег. На это она ответила: «Я не могла помочь твоему отцу, Клемент. Он был человек ненадежный». И Клемент подумал, что уловил в этих словах нечто похожее на легкий укус – приговор к нищете тех, в ком она разочаровалась.

Стало быть, «мы». Тот факт, что она все же должна была дать ему что-то, что теперь он был женат и обзавелся тремя детьми, а в случае недовольства советника королевы мог лишиться нескольких должностей в Нью-Форесте, которые приносили скромный доход, – все эти соображения, конечно, не значили ничего, если сейчас, стоя с ней рядом перед лицом Всевышнего, он дорожил ее добрым мнением.

– Чего вы хотите от меня, матушка? – наконец выдавил он.

– Переброситься парой слов наедине. Я не могла сделать это на свадьбе.

Торжества в Солсбери прошли с размахом: одна из ее племянниц выходила за представителя знатного сарумского рода. Говорить без риска быть подслушанной было практически невозможно.

– Клемент, я получила письмо. – Она помедлила, важно глядя на него, и он в тревоге подумал, что будет дальше. – От твоей сестры. Из Испании.

Испания. Почему мать настояла на браке его сестры с испанцем? Вообще-то, глупый вопрос. В ее глазах даже французы не были достаточно надежны в вопросах веры по сравнению с испанцами. В правление Марии Тюдор, когда в Англию прибыл король Испании Филипп со своими придворными, она не теряла времени и обзавелась друзьями из испанских дворян. И уж конечно, как только сестра Клемента Кэтрин достигла пятнадцати лет, мать села на борт торгового судна и без особых проволочек отправилась из Саутгемптона в Испанию. Там дело уладилось вмиг. После обещания, без сомнения, богатого приданого Кэтрин сосватали в бедную, но праведную семью – жених даже находился в отдаленном родстве с могущественным герцогом Медина-Сидонией.

С тех пор он сестру не видел. Была ли она счастлива? Он надеялся на это. Он даже пытался представить ее. От отца ей достались светлые волосы, но в остальном она была смуглой, как мать. Теперь, наверное, Кэтрин стала настоящей испанской дамой. И в этом случае, подумал он мрачно, не приходилось сомневаться в ее отношении к нынешнему кризису.

Женившись на католичке Марии Тюдор, король Филипп естественным образом предположил, что присоединяет Англию к своим обширным владениям династии Габсбургов. Когда она скончалась, он был разочарован: английский советник вежливо, но твердо сказал ему, что он фигура нежеланная. Нет, упрекнуть его в недостатке упорства было нельзя: он много раз делал предложение королеве Елизавете, которая играла с ним годы. Но шутить с испанским королем не следовало. Дело было не только в презрительном отказе английской королевы – она сдружилась и заигрывала с его французскими соперниками. Ее буканьеры – по сути, узаконенные пираты – нападали на его корабли. Елизавета поддерживала нидерландских протестантов, которые восстали против испанского владычества. Она оказалась еретичкой, и папа хотел ее отлучения. Когда в начале 1587 года она казнила королеву Шотландии католичку Марию, это явилось окончательным поводом к действиям, в котором Филипп нуждался. С благословения папы он собрал огромный флот.

Испания напала бы на Англию тем же летом, если бы отважнейший английский буканьер сэр Фрэнсис Дрейк не послал в Кадис брандеры [12] Корабль, нагруженный легковоспламеняющимися либо взрывчатыми веществами, используемый для поджога и уничтожения вражеских судов. Мог управляться экипажем, покидавшим судно в середине пути, либо сплавляться по течению или по ветру в сторону вражеского флота. и не уничтожил половину испанского флота. К исходу лета, как полагали Клемент с матерью на свадебных торжествах в Солсбери, хотя опасность, казалось, в том году миновала, мало кто думал, что Филипп Испанский сдался. Он обязательно попытается вновь. Таков был его характер.