Александр Малышев - Ветры Босфора

Осман- паша осмотрел офицеров. Каких только одежд тут не было! Расписные куртки из выделанной бараньей кожи, шальвары всех цветов, антери (вид поддевки) еще более яркие, кушаки, богато вышитые, с сапфировыми, а то и алмазными вкраплениями. Не было только того, что было необходимо: единообразия формы, как на русских кораблях, как на кораблях англичан, как на кораблях французов.

Шут Пезавенг перескандалил лодочников. Его подвезли к борту «Селимие», и он поднялся вслед за адмиралом.

Осман- паша бросил взгляд на корму. За бизань-мачтой множество матросов. Одни спят, другие играют в нарды, третьи обедают, четвертые уединились с четками. Эфенди Чингиз, топчи-баша (главный артиллерийский офицер), сидел на запасном рангоуте с опущенной рубашкой на коленях и прилежно искал кровожадных нарушителей своего послеобеденного отдыха. Осман-паша сказал с горечью:

- Я вижу, наши храбрецы пали при Наварине. Теперь у нас на корабле чабаны, а не моряки. Они могут бить блох и не могут бить русских!

Кто- то в свите несмело засмеялся, кто-то счел за лучшее состроить мину постного почтения.

Шут Пезавенг, самый большой храбрец, единственный, кто на борту «Селимие» не боялся адмирала, взбросил лохматую голову, искоса стрельнул глазом: если хочешь, я щелкну эфенди Чингиза в лоб так же, как он щелкает блох?

Осман- паша не захотел. Эфенди Чингиз был хорошим артиллеристом. Не его вина, что он сейчас щелкает блох, а не сидит в своей каюте, подобно лейтенанту Слэду, над книгами по баллистике. Глаз у эфенди Чингиза точный, руки такой силы, что он и без помощи матроса может управляться с пушкой. Он лучше офицер, чем рыжий Слэд. Судьба у него хуже.

- Готовиться к выходу в море! - приказал Осман-паша.

Вся свита выразила шумное удовлетворение решением адмирала. А шут бросился ему под ноги. Перекувыркнулся. Сказал, заглядывая в лицо снизу, преданно и плутовски вместе:

- Вот так перевернется русский адмирал под победоносным громом твоих пушек! - Вскочил. - И вот чем я буду его приветствовать!

Пезавенг дал пинок русскому адмиралу. Пока в воздухе.

Офицеры засмеялись.

- Пезавенг! - улыбнулся адмирал. И пребольно потянул шута за ухо. Он в самом деле любил своего шута, давно уже немолодого. Кряжистого, нестройного и очень ловкого. Любил выражение его лица, в котором была не глупость, а хитрость. - А ведь мой приказ не для твоего длинного уха. Я велю пригвоздить твое ухо у двери моей каюты!

Пезавенгу было больно. Но ему положено было смешить людей своей болью.

- Тогда дурак будет слышать тайны мудреца!

- Не страшно! Я велю зашить дураку рот!

Пезавенг бесстрашно осклабился.

- Но что же ты будешь делать тогда без моего языка?

Молодец Пезавенг! Нашелся!

Осман- паша засмеялся и отпустил ухо.

Шут тотчас воспользовался доброй минутой, заклянчил, показывая на лодочников за бортом «Селимие».

- Накажи, накажи вот этих гребцов! Они сначала не хотели Пезавенга везти на своей шлюпке, а теперь не принимают шуток Пезавенга за пиастры! Чем мне платить, если я сам ничего не получаю?

Это было почти правдой: жалованье у шута было малое. Как и у всех. Моряку полагалось жить не жалованьем, а победами и добычами.

Осман- паша бросил горсть пиастров гребцам. Подумал с горечью: «Пезавенг понимает: «Морякам надо платить жалованье, а в Долма-бахче, где каждый мнит себя мудрецом, не понимают того, что понимает шут!»

На широте мыса Инабас, где разведка видела русские корабли, их не было. Не было и у Пендераклии той эскадры, которая спалила линейный корабль. Печальное зрелище представляла собой Пендераклия. Обугленные остовы зданий в военной гавани, в черной копоти стены разбитых фортов. Печальную картину представлял собой Акчесар. С моря видно было, по останкам стапеля ползали люди, как черные муравьи. Люди есть люди. Люди разрушают построенное. Люди восстанавливают разрушенное.

Осман- паша не знал, на что решиться.

Ему не хотелось идти на Сизополь, - хотя, если он ищет русских, он там их найдет.

Может быть, гнев отпустил султана Махмуда и аллах вернул ему разум, холодный и расчетливый?

Войти в Босфор?

Но как же войти, если никто не скажет, в каком настроении Махмуд?

Султан - правитель с вулканом в груди. А служба капудан-паши - служба зависимая, служба терпеливая.

Если султану нужен адмирал-герой - Осман-паша погибнет. Но бедная Турция! Она-то знает, как ей нужен живой Осман-паша! Кто лучше его проведет реформы на флоте, сделает его таким же сильным и грозным, каким он был четыре века?

У неверных бывают светлые мысли. Русские говорят: «Беда одна не ходит».

Осман- паша, за время похода почти не сходивший со шканцев, шел на «Селимие» в предчувствии поражения. Шестнадцать кораблей было в его эскадре. И он, стравленный гарью сумрачных сомнений, скованный тяжкими предчувствиями, видел уже их в дыму и зареве неутолимого огня. Корабли -деревянные. Перед тем, как вспыхнуть, они вдруг начинают источать острый, первородный запах смолы, от которого, сколько ни служи, сердце переворачивается, как переворачивается оно от предсмертной молитвы близких. Невозможно привыкнуть к тому, как падают на палубы громады мачт. Поначалу они разогреваются в огне. Шипят, разгораясь. И лишь потом, как дерево, подсеченное лесным пожаром, рушатся, увлекая за собой все части рангоута, погребая под вспыхнувшими парусами людей.

Словно сам сатана щелкал бичом в душе Осман-паши. Он сомневался, принимал одно решение, отказывался от него, и принимался обдумывать новое.

В ночь на двенадцатое апреля на море пал туман. Корабли шли в полной боевой готовности. Эфенди Чингиз уже не ловец блох, а настоящий топчи-баша, артиллерийский офицер, изготовивший все орудия к бою. Матросы, тревожные и готовые к любому повороту событий, стояли у своих снастей, быстро и умело исполняли приказы мачтовых офицеров, - потравливали или выбирали шкоты, не выпускали из парусов и малого ветерка. Но ни Ахмет-паша на борту «Реал-бея», ни командиры остальных четырнадцати кораблей не могли понять курса, выбираемого главным флагманом. То им казалось, что эскадра идет на Сизополь. То, казалось, возвращается в Босфор. Флагман опять и опять менял курс. Эскадра утюжила море между Пендераклией и Акчесаром. И командиры не понимали: неужели капудан-паша думает, что русские корабли вернутся туда, где они уже спалили все, что могло гореть, разрушили все, что могло разрушиться?

Чтобы в тумане суда не столкнулись со своими же судами, Осман- паша приказал эскадре разделиться на две колонны. Одна следовала за «Селимие», вторая за «Реал-беем».

Проходили часы за часами, туман густел. Серо-молочные замки возникали по носу корабля, за бортом. Верховой ветерок все же еще был. И ловя его верхними парусами, эскадра понемногу продвигалась. Молчаливые, замки опадали в одном месте и возникали в другом. Из полосы сплошного тумана корабли выходили вдруг на чистую воду. Проходили пространство и опять входили в полосу высоких и мягко пробиваемых бушпритами замков.