Александр Малышев - Ветры Босфора

Было, - русские брали в плен турецкие корабли и называли их «призами».

Было, - турки брали в плен русские корабли. Но брали обгорелые останки. Брали после кровавых боев.

Но двенадцатого апреля 1829 года на траверзе Пендераклии произошло то, чего никогда не бывало. Русский корабль спустил флаг, не дав ни одного залпа.

В радостном просветлении Осман-паша сказал - и голос его опять был его голосом, зычным молодым басом - что знает, как надо переименовать этот корабль русских.

- Он будет называться «Фазли Аллах»!

«Фазли Аллах» - «Дарованный Богом».

Аллах взял в Пендераклии недостроенный корабль.

Аллах дал корабль достроенный, под всеми парусами, со всем артиллерийским вооружением.

- Милость аллаха с нами! - вскричал Осман-паша.

И все те, кто тесной толпой стоял у него за спиной, на разные голоса закричали:

- Милость аллаха с нами!

- Аллах с нами!

- Аллах-бисмаллах-алаллах!

Все кончается. Кончится со временем и русско-турецкая война 1828-1829 гг. Используя неофициальные связи - через людей графа Канкрина, министра финансов - турки предложат России произвести обмен пленными: командира русского корабля, взятого в плен, поменять на помощника коменданта Анапы Теймураз-бея, племянника везиря Порты. Вместе с ними обменять семьдесят человек команды бывшего русского корабля на семьдесят турок, попавших в плен при сдаче Анапы. Адмирал Моллер положит на стол Николая рапорт: из команды фрегата в 210 человек, взятых в плен, осталось в живых всего-ничего. Страшен турецкий плен. Командир, тоже выживший, может быть доставлен в Севастополь. Корабль, переименованный в «Фазли Аллах»

(«Дарованный Богом»), в строю турецких кораблей.

Гневный, Николай написал на рапорте, думая о командире:

- Разжаловать… В рядовые…

И все более гневаясь, распаляя себя, уточнил:

- Без срока службы!… Без права женитьбы!… Дабы не плодить в русском флоте трусов!…

Так рассказывают…

Три военных корабля: фрегат и два брига, - слегка накренившись, похожие на чаек на ветру, - шли под всеми парусами с боковым ровным зюйд-вестом к Босфору, в район крейсерства. Утро просыпалось чудесное. Солнце всходило, окрашивая западную, темноватую еще часть неба волшебно-нежными полутонами. Море, тихо рокоча, с ровным гулом несло фиолетовые, непроснувшиеся зыби, покачивало ласково. Алмазная пыль брызг доставала бушприты. До Босфора оставалось восемнадцать миль.

Как всегда в походе, Казарский едва спал. Так, дремал по два-три часа в каюте. И опять поднимался на палубу, напряженный, зорко наблюдающий за всем на корабле и в море, хладнокровный и решительный.

Занималось утро 14 мая 1829-го года. На вахте стоял второй лейтенант Новосильский Федор Михайлович, молодой офицер двадцати шести лет, шутник, рассказчик бесчисленного числа анекдотов и при всем этом моряк с истинной «морской жилкой». Хотя мягкостью он не отличался, матросы любили его за нрав открытый, незлобивый. И когда лейтенант перед выходом из Сизополя потребовал от матросов: «Чтоб на постановку парусов - три минуты! Не больше! Чтоб паруса горели!» - мачтовые поняли лейтенанта и сердцем приняли его требование:

- Не оконфузим «Меркурий», вашскородь, - заверили они, улыбаясь. - Нешто мы подлецы какие, да совесть зазрит, естьли воронами окажем себя перед «Штандартом».

Между собой матросы звали лейтенанта «гардемарином». Прозвища матросские не лишены меткости. За вахту лицо лейтенанта чуть осунулось, но так и не потеряло мальчишеского норова и ровного румянца.

Казарский вышел из своей каюты и не без удовольствия взглянул на занимающееся утро, на светлеющее море, на молодое лицо второго лейтенанта. Поднял голову, оглядел паруса и такелаж. Марселя, брамсели

стоят отлично, шкоты выбраны. Молодец «гардемарин»! Казарский взял у вахтенного трубу и ревнивым взглядом впился в «Штандарт» сначала, потом в «Орфей». Фрегатом «Штандарт» командовал капитан-лейтенант Сахновский, бригом «Орфей» - капитан-лейтенант Колтовский. Общее командование отрядом - у Сахновского. Колтовский и Казарский ровесники, каждому по тридцать два. Сахновский, ученик самого адмирала Ушакова, был много старше. Дока в морских делах, знаток парусов, Сахновский слыл лихим моряком. Трехмачтовый фрегат, стройный, изящный и красивый, бесшумно скользил по воде, устремленный к чужому проливу. Казарский вглядывался, надеясь увидеть какую-нибудь неисправность в постановке парусов, в том, как на фрегате обрасоплены реи. Но глазу его не к чему было придраться. Полюбовавшись несколько минут «Штандартом», скользнул глазом по «Орфею», сказал, улыбаясь:

- Хорошо идут!

Лейтенант, ревнивый к достоинствам чужих кораблей, возразил уверенно:

- И мы не хуже!

Быть «не хуже» «Меркурию» трудно. «Штандарт» и «Орфей» сделаны из легких и прочных пород северных сосен, «Меркурий» из тяжеловесного крымского дуба. Когда вышли из Сизополя, «Штандарт» с «Орфеем» с легкостью оторвались от «Меркурия». Видя это, Сахновский убрал часть парусов, уменьшил бег. Оба корабля пошли без брамселей. Деликатность командира отряда вызывала признательность в душе, и, вместе, задевала за живое. И Казарский записывал в лагбухе:

«В продолжении ночи следовать движениям «Штандарта» и стараться держаться на ветре вперед его траверза. Равно дать мне знать, естьли он («Штандарт») уйдет вперед на 6 румбов от нашего траверза, а мы под теперешними такселями не будем в силах держаться за фрегатом».

Маневрируя парусами, прибавили ход сначала на четверть узла, а потом больше. От «срама» избавились. «Штандарт» и «Орфей» подняли брамсели. И командир «Штандарта» просигналил флагами, что ходом «Меркурия» доволен.

На шканцы вышел первый лейтенант Сергей Иосифович Скарятин. Скарятин, такой же постоянно недосыпающий в походах, как и командир, был постарше Новосильского. Ему тридцать. Статный и привлекательный красавец, он был родом из известной флотской семьи Скарятиных. Кончая морской корпус, вполне мог остаться на Балтийском флоте среди «теткиных детей». Так кадеты Петербурга называли всякого рода «протеже». Но оказался по своей воле на воюющем Черноморском. Скарятин стоял, поеживался от утренней свежести, подавляя зевки. Пока еще не совсем расстался со своей жесткой подушкой, на которой бы еще спалось и спалось. Но вот пробьют шесть склянок. На палубе начнется обычная усердная утренняя чистка корабля. И старший офицер, как шенкелей от кого получит. Встрепенется. Будет возникать то на корме, то на носу, то на нижних палубах. Принимать доклады усердствующих унтер-офицеров, надрывающего хриплую глотку боцмана Конивченко. Ничего не принимая на веру, проверять, хорошо ли проведена приборка. Покрикивать по ходу на матросов: