Александр Малышев - Ветры Босфора

- Вот-вот, Петрович! Будешь уходить, и меня с собой прихвати! Твоя Прасковья Матвеевна баба хозяйственная. У нее непременно найдется запасная лопата для отставного лейтенанта. Лучше уж я буду у вас огород копать, чем вот так с «адмиралами» играть. Нет, Александр Иваныч, - с какой-то возбужденной, подкупающей искренностью проговорил лейтенант, споря со смеющимся командиром,

- Я что, их аллаху, пророк Магомет, что ли? «Если Магомет не идет к горе, гора придет к Магомету». Одну гору аллах на меня наслал, теперь вот вторую гору гонит.

И лейтенант показал на «Реал-бея», в самом деле, белого, как снежная вершина Казбека, грозно и неотвратимо надвигавшегося на «Меркурий».

Он, лейтенант Новосильский, которого матросы за лихую веселость характера и юность в выражении лида называют «гардемарином», пока еще не ведает, что одному ему предстоит долгая-предолгая жизнь, самая долгая из всех, кто сейчас на борту брига. Пока не знает лейтенант, что доживет до глубокой старости, что станет адмиралом, что будет награжден всеми мыслимыми и немыслимыми наградами, - и своего государя, и чужих правителей. Даже «Золотой медалью от султана», как сказано в «Общем морском списке», будет со временем награжден лейтенант Новосильский. Да, да, того самого султана Махмуда II, с которым яростно сражается. Среди его наград будет и «Золотая сабля», и «Табакерка с портретом Государя-императора» (Николая), и «Орден Святого Александра Невского, украшенный алмазами», и «Перстень с портретом Государя-императора«(уже Александра II), и Бриллиантовый знак ордена Святого апостола Андрея Первозданного». Но останется он, адмирал Новосильский, в памяти моряков более всего своими горькими и едкими остротами. Двадцатью с лишним годами позже, уже перед началом Крымской войны, когда многие русские офицеры будут видеть, как непозволительно отстает Россия от Англии и Франции в строительстве парового флота, на параде, который пройдет в присутствии Николая, генерал Витошкин похвалит одного офицера-кавалергарда за то, что его кобыла так хорошо держит строй, Новосильский, уже контр-адмирал, согласится с собеседником: «Действительно, - скажет он громко, так, чтобы его слышал государь-император. - Вы совершенно, совершенно правы, ваше превосходительство! Наша репутация зависит от скотов!»

Но пока на борту «Меркурия» Новосильский и верит, и не верит, что уцелеет. Ему двадцать шесть. И ему до сосущей тоски в сердце охота жить!

Казарский отпустил боцмана, пошел по палубе с юта на нос, Файзуил Зябирев с перевязанной головой, похожей на толстый белобурый чан, расслабившись, примостился лежа, подбирая под себя ноги, чтобы никому не мешать, у шпиля.

На шпиле, вертикальном вороте для подъема якорей, лежит пистолет командира. Как положил его Казарский дулом к люку крюйт-камеры, так он, заряженный, и лежит. Какая запарка на палубе! А, видно, каждый, и не думая о пистолете, держит его в голове. Ни рукой, ни веслом, ни неосторожным движением не сбросили со шпиля!

И притягивает к себе взгляды, холодя сердце, охранительно закрытый люк в пороховой погреб, - грозный н спасительный.

- Файзуил, иди в низы, - присел на корточки возле раненого Казарский.

Татарин метнулся было, готовый через силу подняться. Казарский придержал его за плечо. Файзуил уже смыл кровь с лица. Отлежался. Краска возвращалась в лицо.

- Йох! - оберегая голову, не мотая ею, протестуя одними горячими, заметно тревожными глазами, отказался Зябирев. - Моя башка - якшы башка! [43]

У люка порохового погреба, с заряженным пистолетом под рукой, татарин чувствовал себя хозяином своей судьбы и хозяином судьбы адмирала Порты. В темноте кубрика ему, в самом деле, было бы куда хуже. Грохот, топот, неизвестность, - там труднее.

- Ну, ну, - согласился Казарский, подымаясь. - раз тебе тут покойнее, будь тут.

Встал, поднес трубу к глазам. Расстояние между «Реал-беем» и «Меркурием» было не более трех кабельтовых. «Реал-бей» уже мог начать обстрел. Но продолжал преследование. Адмирал Ахмет-паша выбирал дистанцию верную, беспроигрышную. Намеревался покончить с бригом быстро, начав сразу огонь на уничтожение. Солнце склонялось к горизонту. Было пять часов пополудни. Не так уж далеко и до ночи. Но и не близко. В круге трубы Казарскому хорошо были видны оскаленные львиные морды на форштевне «Реал-бея». Даже удлиненные клыки в пасти львов. Львы - отменная скульптурная работа!

Залпы орудий «Реал-бея» сразу - без подступов, без нарастания - слились в канонаду. В ушах нестерпимо и опасно зазвенело. Казарскому показалось, что такого рева орудий он еще в жизни не слышал. Догадался, так показалось потому, что устал от грохота «Селимие», и слух еще не успел отойти в тишине от пережитого напряжения. Начиналась вторая схватка, более опасная, чем первая. Теперь для противников не было тайны друг в друге. «Реал-бей» не повторит ни одну из ошибок «Селимие».

Атака «Реал-бея» была неслыханной по ярости. Ахмет-паша вложил в бой все свое искусство, наживавшееся три с лишним десятка лет. «Адмирал», меняя галсы, появлялся то справа, то слева от «Меркурия». Никакие старания Казарского не давали возможности избежать метких попаданий «Реал-бея». Работа Ахмет-паши была работой грубой, но верной. Он не требовал от своих наводчиков того ювелирного искусства, которое вложили в свои меткие залпы бомбардиры Корнеев и Лисенко. Ахмет-паша требовал, чтобы артиллеристы пробивали корпус брига, засыпали его палубу брызжущими феерическим огнем брандскугелями. Это бриг не мог настолько продырявить исполинский линейный корабль, чтобы затопить его. А «Реал-бей» мог превратить бриг в решето, пустить на дно. Крики офицеров и унтер-офицеров перемешивались со стонами раненых на том и другом борту. Оба борта все учащали и учащали выстрелы. «Реал-бей» прочно и уверенно сидел на хвосте «Меркурия». Рев орудий «адмирала» и карронад брига слились в громоподобную канонаду. Стволы карронад раскалились. В густом дыму Казарский наткнулся на Конивченко, раненого, упавшего на палубу. Залитый кровью, Игнат Петрович крепко, цепко, по-боцмански, держал за штанину юнгу Леонова.

- Слушай, юнга, - хрипел он. - У меня всю дорогу брезенты мокрые были! Если ты, сучий сын, не будешь их мочить, как я мочил, башку оторву! Чтоб стволы не раскалялись!

Нарастающим свистом возвестило о своем приближении ядро. Грохнуло над головой. Громадный брус, показавшийся Казарскому черным, мелькнул в глазах. Казарский почувствовал удар в голову и жестокую боль во всем теле. Понял - падает навзничь.

Меркнущее сознание просветлело. Из беспамятства его достал чей- то истошный крик:

- Дохтура! Дохтура! Командира убило!

Крик оборвался. Прочная глухота подавила все звуки, даже рев орудий «Реал-бея».