Александр Малышев - Ветры Босфора

Всех офицеров - в следующие чины, и у кого нет Владимира, дать Георгия 4 класса. Всем нижним чинам знаки отличия военного ордена и всем офицерам двойное жалованье в пожизненый пенсион.

На бриг «Меркурий» - Георгиевский флаг.

Повелеваю при приходе брига в ветхость заменить его другим, новым, продолжая сие до времен позднейших, дабы память знаменитых заслуг команды брига «Меркурий» и его имя во флоте никогда не исчезали, и переходя из рода в род на вечные времена служили примером потомству.

Двойное жалованье в пожизненый пенсион получили и все нижние чины брига. У бомбардиров Трофима Корнеева, Михайлы Семенова «окладного жалованья в год» было 17 руб. 82 коп. Иван Лисенко по документам к моменту боя был не бомбардиром, а канониром 2-ой статьи. Его окладное жалованье в год» - 12 руб 91 коп.

«Меркурий» стал вторым кораблем Российского флота, который - после «Азова» капитана I ранга Лазарева - получил кормовой Георгиевский флаг.

ИЗ «ФОРМУЛЯРНОГО СПИСКА О СЛУЖБЕ И ДОСТОИНСТВАХ ФЛИГЕЛЬ-АДЪЮТАНТА И КАВАЛЕРА ГВАРДЕЙСКОГО ЭКИПАЖА АЛЕКСАНДРА ИВАНОВИЧА КАЗАРСКОГО».

Вопрос:

- Имеет ли за собой, за родителями или, когда женат, за женою, недвижимое имущество или имение?

Казарский, заполняя «СПИСОК», ответил:

- Не имеет

12- го июня 1829-го года ворота главного дворца державы, Зимнего, открылись, впустив две тройки. Распахнулись дверцы адмиралтейских карет. Из первой вышел князь Меншиков с адмиралами. Из второй капитан II ранга Казарский в окружении неизвестных ему чинов того же адмиралтейства. Казарский, произведенный во флигель-адъютанты, был

в новой, с иголочки, форме. Князь не успел рассмотреть нового флигель-адъютанта в Адмиралтействе. И теперь бросил на него внимательный взгляд, осмотрев черноморца сразу всего, скользнув по нему вверх и вниз, и остановился на лице. Он отметил смугло-бледное лицо, быстрые глаза и живые ноздри. Такие лица можно увидеть разве что на скульптурных портретах древних римлян. Была понятна смуглость флигель-адъютанта, - от морских ветров, от солнца. Была понятна бледность, - контузия не бесследна. Было понятно достоинство, с которым ступил на площадь прибывший. Было не понятно выражение решимости на его лице, - сумасшедший древний военный гнев, которому смельчаки предаются на поле сражения или на палубе корабля и который называется храбростью. Вон как дышат тонкие ноздри, приберегая для чего-то внутреннюю ярость. Что собирается штурмовать черноморец? Императорский дворец?… Но дворец сам распахивает ему двери.

А Казарский чувствовал, что его сопровождают не чины адмиралтейства, - что ему за дело до незнакомых офицеров? Его, прибывшего в столицу, сопровождал человек, которого никто не видел. Не увидели солдаты у подъезда, взявшие на караул. Не увидел офицер, отдавший салют. Невидимым человеком этим, ступающим нога в ногу вслед Казарскому, был дед, Кузьма Иванович Казарский. Лейтенант екатерининской поры, одолевший головокружительный путь вверх по царским лестницам и слетевший с них вниз, в придворцовую лужу. Лужа была наготове, блистала иголочками света под летним солнцем после утреннего дождя.

Вскоре флигель-адъютант убедился, что со времен императрицы Екатерины в дворцовом этикете ничего не изменилось. Сами собой, как по команде «сезам, откройся», распахнулись дворцовые двери. Придворный Скороход склонил голову. Повернулся к прибывшим спиной и гордой, мягкой походкой начал, предводительствуя, шествие вверх по мраморным лестничным маршам. Как он мог, этот пронафталиненный старик, густо усыпанный золотом, ввергнуть в испуг и беспамятство простодушного деда? Казарский усмехнулся. Перед самым лицом его колыхались два громадных страусовых пера, вероятно те же, что были на шляпе Скорохода пятьдесят лет назад. Известно, страусовые перья не сносимы. Они мешали. Казарский укоротил шаг. Старусовые перья стали качаться на большей дистанции.

Двери зала распахивались. И в каждой появлялся новый пронафталиненный старик, усыпанный золотом, увешанный лентами, и, гордый, занимал место во главе шествия. Так их встретил в распахе дверей Гоф-Фурьер, потом первый чиновник Церемониальных дел, второй, третий, Главный Церемониймейстер, Гофмаршал и Обер-Гофмаршал.

В этой череде стариков лишь один обер-церемониймейстер, выделялся, - был черный, как смоль, и молодой, как камер-юнкер.

Ступили в Залу Приемов.

Народу было много. Все у стен. Пустое пространство сквозной галереей уходило в глубь Залы. У стен много темных морских сюртуков, военных ментиков и зеленых с красными воротниками вицмундиров чиновников Иностранной коллегии. И было много дам. Но Казарскому пока было не до тех, кто у стен. Он шел первым из прибывших за Скороходом, церемониймейстерами, гофмаршалом, министром двора. Но вдруг эта первая волна шествия остановилась, расступилась, отошла, оставив его впереди. Так море в отлив отходит, оставляя корабль на мокром донном песке.

Два царя в костюмах кавалергардов сдержанно и приветливо улыбались герою Босфора. Один со стены, с портрета. Второй с возвышения, похожего на корабельные шканцы. Николай и Казарский были почти ровесниками. Флигель-адъютант отметил редеющие, не по возрасту, волосы, светлые, похожие на северное небо глаза и лосины неправдоподобной белизны. Зоркость собственного взгляда, памятливость к подробностям, особенно, вот к этим лосинам невероятной белизны, свидетельствовала о том, что он, офицер из заштатного Севастополя, из далекой провинции, с дальних, окраинных российских берегов, в полном порядке.

Отступи дед, Кузьма Иванович Казарский.

Внуку твоему не быть сброшенным в придворцовую лужу.

Ничтожно малая «держава», именуемая «офицер флота Александр Иванович Казарский», встретила милостливый монарший взгляд со спокойным достоинством. Много нежданных милостей принял Казарский в последний месяц. Не последней из них было распоряжение царя в резолюции: «… произвести в капитаны II ранга… с оставлением при прежней должности…» Уходить с родного флота Казарский не хотел. Во всяком случае, пока не хотел. И рад был, что ему велено возвращаться на «Меркурий». Бриг, израненный, в подпалинах пожарищ, стоял уже в доке, на ремонте.

Плавать в Маркизовой луже, в Финском заливе?

Увольте от таких милостей.

- Ваше величество! Имею честь явиться, капитан II ранга Казарский.

Николай сошел с возвышения, как со шканцев на корму. Прошел к нему, в середину Залы.

Чуть поднял подбородок. И тут разыгралось последнее действие, которое не раз ввергало в оторопь и не таких, как дед Кузьма. Прежде, чем император произнесет первое слово, должны - так по установленному тут порядку - державно дохнуть громом пушки на Петропавловке. Обыватели столицы оповещались, что победе маленького брига над двумя «султанами», над двумя адмиральскими кораблями император придает то же значение, что и выигрышу в крупной баталии.