Александр Малышев - Ветры Босфора

Синхронность совпадения движений: поднятый подбородок, взгляд вбок и гром первого залпа, - могли показаться мистикой. Казарский проследил взглядом направление взгляда Николая. Гоф-маршал отступил к окну и там повелительно махнул рукой. После чего и грянули пушки. Во времена Александра, во времена Павла старик, верно, был не гофмаршалом, а маршалом, и тогда пушки по мановению его руки палили не холостыми снарядами.

О победах, которым суждено остаться в истории, столицу извещала Петропавловка двадцатью одним выстрелом. Впрочем, с той же Петропавловки уханьем пушек столицу извещали и о наводнениях. И обыватель каждый раз переживает краткий миг изумления, соображая, радоваться ли ему или печалиться.

Николай взглянул на черноморца взглядом быстрым и метким. Проговорил с некоторым вопросом в голосе:

- Помнится, бриг «Меркурий» строился на севастопольской верфи?

- Так точно, ваше величество. Ваша память вызывает зависть.

Но он видел, зависть вызывал он сам. Зал Приемов был буквально пьян завистью. Ах, как на него смотрели! Как ели его глазами! Как длинно вытягивали к нему и государю шеи из шитых золотом сановных воротников! Как внимали каждому слову, произносимому под грохот орудий! Как мучались от того, что не все могли расслышать!

И только один Пушкин, поэт, проникновенный ум, заметит не монаршие милости, а человека, запишет в дневнике: «Сегодня двору был представлен блистательный Казарский».

И ниже, загадочное, летящим пером:

Никто не торопил флигель-адыотанта с отъездом. А Дмитрий Лазутин, брат Татьяны Герасимовны, оказался хорошим и простым товарищем. Через него Казарский получал приглашение за приглашением то на офицерскую холостяцкую пирушку, то на литературные обеды, которые были в большой моде. Юг воевал, а залы дворянского собрания и залы лучших домов столицы были великолепно начищены и блестели. На балах особенно любили котильоны. Барышни мило тянули к нему ручки с веерами. На веерах полагалось писать мадригалы.

Пожалуй, он долго мог бы оставаться l ’homme du jour. [45]

С непривычки все это стесняло и сильно утомляло.

Казарский ждал царской аудиенции, о которой просил Николая.

Он был принят через три дня после торжественного представления двору.

Флот воевал.

Нет никакой возможности предсказать дальнейшее течение войны. Битый Осман-паша - флотоводец решительный и внезапный.

Битый - не убитый.

Никто не скажет, что будет завтра.

На Кавказе, у Паскевича, заключен Туркманчайский мир, который очень расстроил Англию. Дибич, встречаемый с восторгом православным населением Балкан, завершает свой переход, которому, без сомнения, предстоит быть историческим. Идет к Адрианополю. Войска в нескольких переходах от Константинополя. Говорят, в посольствах Англии, Франции, Австрии горячая работа. То, чего не может сделать султан, собираются сделать дипломаты: остановить русских.

Только ли остановить?

Или - вступить в войну?

«Меркурий» в доке.

Корабль взыскует глаза командира.

Флигель- адъютант был принят в обстановке уже обыденной. Его встретил дежурный флигель-адъютант. Взошел впереди него по широкой дворцовой лестнице. Оставил на некоторое время в комнате ожидания, среди ожидающих приема. Вернулся. Пошел по Белой галерее, но не в Портретную залу, как в прошлый раз, а вправо, в одно из помещений. В Залу Аудиенций.

Николай встал из-за стола, оставил кресло за собой. Улыбнулся. И Казарский понял, почему у флигель-адъютантов, отныне его коллег, одинаковые улыбки. Флигель-адъютанты, высокие и низкие, с плотной статурой и тонкие, были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Нет, это было, конечно, не сходство матрешек, вынимаемых из большой матрешки. Но тем не менее сходство было.

Улыбка государя - знак высочайшего благорасположения. Тенью этой улыбки, зеркальным отражением и была улыбка встретившего его дежурного адъютанта.

Николай, рано начавший лысеть, зачесывал пряди височные к уголкам глаз. Зачесывали точно так же виски - «под Николая» - и военный генерал Чернышев, и все флигель-адъютанты.

Усы царя, стоившие, вероятно, ему не малых забот, закручивались на кончиках кверху. Жиденькие седые усы генерала Чернышева, усы всех флигель-адъютантов загибались кверху.

Форма бакенбардов Николая многократно повторялась в формах бакенбард флигель-адъютантов.

Но, поразился Казарский, флигель-адъютанты были похожи один на другого и ни один не был похож на Николая. Почтительное выражение лица выдавало людей зависимых, готовых служить. Выражение лица Николая было выражением властителя.

Николай умел работать.

И любил работать.

В Зале Аудиенций - простота рабочего кабинета. Два бюро меж окон, сквозь которые простор неба. Огромный письменный стол. Кресло. Стулья.

Все.

Он вышел из-за стола. Стоял, огромный, с крутыми плечами и круглой грудью, в мундире с эполетами.

Где этот человек, в руках которого, действительно, сосредоточена невероятная власть, найдет нужным прочертить границы России? По северной кромке берега Черного моря? Тогда армия, флот - его опора. Зачем же с боями брали Суджук-Кале, зачем лили кровь за Анапу, если без боев, бескровно, самим оставить их туркам, как понуждает Англия?

Ну, а если точка такой границы… Стамбул? Рубит же с плеча, с армейской откровенностью генерал Дибич: «Ссйчас у России две столицы, Петербург и Москва. Скоро будет третья - Стамбул.

Что тогда ждет армию? Флот?

Турки - не куклы.

Тогда - джахат [46].

Тогда война без конца.

Завтрашний день Черного моря - загадка.

- Просите, Казарский, - проговорил Николай, показывая на стул и сам садясь. - Ведь у вас есть личная просьба, раз вам понадобилась аудиенция.

Просьба была. Но уж не о том, чтобы стать новым «матрешечным» флигель-адъютантом. Его просьба насторожила князя Меншикова и не понравилась морскому министру Моллеру.

- Ваше величество! - проговорил Казарский, весь внутренне напряженный. - Двенадцатого мая близ Пендераклии был сдан туркам русский корабль. Кораблем сим был фрегат «Рафаил», командиром его Стройников. Мне известно, что сейчас ведутся переговоры об обмене пленными, что турецкая сторона настаивает на персональном обмене капитана II ранга Стройникова на помощника коменданта Анапы билим-башу Теймураза. Дозвольте, ваше величество, сей обмен произвести на борту брига «Меркурий». Бриг может взять на борт до ста человек пленных.

Николай резко и гневно вскинул голову. Поднялся. Отошел к окну.

Ходили слухи, что султан Махмуд II, с трудом перенося позор поражения, намеревается принять своих возвращающихся из плена подданных на борт «дарованного аллахом» «Рафаила». Дело царя и султана, как им рассчитаться друг с другом, соизмеряя самолюбия. Подданный в такой спор - не лезь!