Александр Малышев - Ветры Босфора

Эти провидения - когда Россия с победой. Побежденной Турцией смиренно подписан Адрианопольский мирный договор. Греция получает свободу, добытую русским оружием. Можно бы и не досаждать государю размышлениями об отставании…

В тридцать втором году Казарский уже капитаном I ранга «прошел по рекам, переволокам и озерам из Белого моря до Онеги», надо полагать, разведывая водный путь, который бы - при строительстве каналов, - мог бы соединить северные моря и Балтику.

В тридцать третьем, когда вновь запахло порохом, флигель-адъютант в Одессе. «При генерал-губернаторе». «Готовит корабли десанта».

То есть всегда выполнял поручения, где требовались знания и опыт боевого командира.

Татьяна Герасимовна Воздвиженская, словно отшельница в скиту, затворилась в своем особнячке на Малой офицерской. Никуда не выезжала и мало кого принимала: жену штабс-капитана Клепикова, Антонину Ефимовну, да Казарского. Дуняшка открывала дверь Казарскому и, осторожная, как чуткий зверек, оглядываясь, шептала: у барыни Антонина Ефимовна, опять раскладывает карты и опять сулит барыне очень, очень много детей; все считает и никак не может пересчитать всех по головкам червей. Дуняшка стала прехорошенькой, заневестилась, собралась замуж за подшкипера адмиралтейства. Барыне жалко было расставаться с ней, и она готовила ей хорошее приданое.

Печать подвижничества, всегда угадывавшаяся в Татьяне Герасимовне, после суда над Семеном Михайловичем Стройниковым стала очень приметной в ее облике. Воздвиженская стала строже, суше и еще красивее, чем прежде. Ее брат флигель-адъютант Дмитрий Герасимович Лазутин сердился, не принимая затворничества сестры. Три года спустя после суда, Казарский сделал Воздвиженской предложение. Она не отказала. Но, поднеся к повлажневшим глазам платок, проговорила:

- Грех вам, Санечка, торопить меня!

Брат говорил ей, что Стройникова помилуют, но, как положено по уставу, он будет переведен в матросы.

Так и произошло.

1834 г. апреля 11-го. Освобожден из арестантской роты и

написан в матросы на суда Черноморского флота.

Напрасно Воздвиженская ждала этого освобождения! От встречи со своей бывшей невестой Стройников отказался. Он сам себя приговорил к смерти, и только крест христианина не позволял ему окончить жизнь до времени.

Из всех моряков «Рафаила», уцелевших в плену, приговором военного суда был оправдан лишь один мичманок, совсем мальчишка. До самого последнего момента он был в крюйт-камере «Рафаила» с фитилем, горючей смесью наготове. Все ожидал приказа командира взорвать фрегат. Когда его брали в плен, он рыдал, упав на мешки с порохом.

Но пока Стройников еще в арестантских ротах, а жена штабс-капитана Клепикова все считает по головкам крестей будущих детей Татьяны Герасимовны и все никак не может сосчитать…

Наверное, рано или поздно брак Казарского и Воздвиженской состоялся бы. И не исключено, сейчас жил бы в Севастополе какой-нибудь потомок Александра Ивановича, прапраправнук, и собирал бы материалы о своем славном пращуре. Браку состояться было не суждено. В 1833 году при обстоятельствах загадочнейших Казарский скоропостижно скончался…

Антонина Ефимовна Клепикова, упорно предсказывавшая Татьяне Герасимовне Воздвиженской несосчитываемую кучу детей, оказалась пророчицей. Воздвиженская оставила Севастополь. Переехала в орловское имение родителей своего первого мужа и вскоре открыла сиротский приют. В Орловской губернии уже давно жила с мужем одна из сестер Александра Казарского, Прасковья. Другая сестра, Екатерина, выходила замуж за армейского офицера. Но тот оказался женатым. Екатерина окончила дни в монастыре, тоже под Орлом. Женщины дружили до конца дней своих. На нежданных, обрушившихся на них тяжким обвалом, похоронах Казарского присутствовала одна из троих, - Прасковья. Показания ее есть в документах судебного разбирательства, учиненного по личному распоряжению Николая в губернском Николаеве.

Непроницаема завеса тайны, скрывающая подробности гибели Казарского.

Его дядюшка, Алексей Кузьмич Мацкевич, суливший ему наследство, при всей своей дряхлости дотянул до 1833 года. Выходит, недаром племянник не торопил его со смертью. Предчувствовал, что ли, что смерть дядюшки совпадет с его гибелью? И как объяснить опасения старика, не верившего, что племянник, совсем не мот, не удержит деньги?

Но вот документ той поры. Записка Бенкендорфа (да, да, того самого, шефа жандармов, гонителя Пушкина) Николаю. От 8 октября 1833г.

«… Дядя Казарского, Мацкевич, умирая, оставил шкатулку с 70 тыс. руб., которая при смерти была разграблена при большом участии николаевского полицмейстера Артамонова. Назначено было следствие, и Казарский неоднократно говорил, что постарается непременно открыть виновных. Артамонов имеет связь с женой капитан-командира Михайловой, женщиной распутной и предприимчивого характера. Казарский после обеда у Михайловой, выпив чашку кофе, почувствовал в себе действие яда и обратился за помощью к штаб-лекарю Петрушевскому, который объяснил, что Казарский беспрестанно плевал и оттого образовались на полу черные пятна, которые три раза были смыты, но остались черными. Когда Казарский умер, то тело его было черно, как уголь, голова и грудь необыкновенным образом раздулись, лицо обвалилось, волосы на голове облезли, глаза лопнули и ноги по ступни отвалились в гробу. Все это произошло менее, чем в двое суток. Назначенное Грейгом следствие также ничего хорошего не обещает, ибо Артамонов - ближайший родственник адмирала Лазарева».

Лазарев был любимцем Николая. Но истину Николай любил больше. Потрясенный кончиной дельного офицера, он распоряжается:

«Поручаю вам (кн. Меншикову, главе Морского министерства) лично, возлагаю на вашу совесть открыть истину по прибытии в Николаев.

Слишком ужасно!!!»

Три восклицательных знака - его.

Комиссия разбиралась в происшедшем с 9 ноября по 16 ноября 1833 года. В ее выводы можно поверить. А можно и не поверить им:

«По заключению члена сей комиссии помощника флота генерал-штаб лекаря доктора Ланге, Казарский помер от восполения легких, сопровождавшегося впоследствии нервною горячкой».

В нервной горячке-де Казарский и говорил о разграбленной шкатулке, о том, что отыщет виновных. А сплетники, вроде давно имевшего зуб на полицию николаевского купца I-ой гильдии Коренева, раздули их. И еще-де донос исходил «от непросвещенного понятия родственника Казарского чиновника Охоцкого и некоторых людей о знаках изменения тела во время стояния его в церкви».