Вячеслав Кеворков - Каждому свое

— Интересно, — теперь глоток вина сделал Генрих.

— По окончании гимназии я, конечно, как и все подруги, влюбилась, и тайно пригласила мальчика к нам домой. У меня в доме была отдельная комната с отдельным входом. Мы проговорили ночь напролет, целовались, конечно, естественно, не более того. Под утро он уже собрался уходить, как тут увидела в окно маму, направлявшуюся ко мне, хотя заходила она ко мне очень редко. Я с испугу решила притвориться спящей, легла в постель и уложила мальчика рядом, укрыв нас обоих одеялом, будучи уверенной, что это нас спасет.

— Спасло?

— Мама глянула на представившуюся перед ней мизансцену и хорошо поставленным голосом произнесла: «Дорогая дочка, сначала постарайся приобрести мужа, только потом любовника, а никак не наоборот». Мама была красивой и мудрой женщиной — редкое сочетание. К тому же, неплохой актрисой — она играла в берлинском драматическом театре.

Я рассказала эту историю отцу у камина. Сначала он рассмеялся, а потом пустил слезу. Они ос мамой были великолепной парой.

Карин придвинула бокал к Генриху.

— Налейте, пожалуйста, я хочу, следуя восточной традиции, выпить за здоровье отца. Он — необыкновенной души человек с очень интересным прошлым.

Оба на минуту замолчали.

— Во время империалистической войны служил в одной части с фюрером. Дома у нас есть несколько фотографий: отец и фюрер среди фронтовых друзей во Франции. Все совсем юные, не похожие на сегодняшних.

— Если он фронтовик, я с удовольствием подниму за него бокал.

— Отдадим все наши силы и умение на благо великой Германии.

Карин пила медленно, смакуя каждый глоток, что-то явно обдумывая, и заговорила вдруг на совершено иную тему.

— А вы знаете, Генрих, к нам на загородную виллу однажды приезжал фюрер и пробыл почти два часа. Пили чай с печеньем, которое испекла мама. Он очень хвалил выпечку и даже поцеловал маме руку. За чаем они с папой вспоминали свои фронтовые переживания, но больше говорили о провалившемся путче в ноябре 1923 года. Я впервые узнала, что папа был участником уличной демонстрации, которую полиция расстреляла. Погибли ведь шестнадцать человек. Образовалась огромная куча из живых и мертвых, из-под которой папа извлек фюрера и оттащил в припаркованную неподалеку машину. Позже папа навещал фюрера, отбывавшего пятилетнее наказание в крепости Ландсберг.

— Отец ваш и сегодня, стало быть, может рассчитывать на любые привилегии со стороны фюрера.

— Может, но не хочет. — Несколько глотков вина заставили на минуту задуматься, стоит ли посвящать хоть и симпатичного, но отнюдь не близкого знакомого в дела более чем семейные? Но эта мимолетная мысль изменила что-то в соотношении добра и зла, превратив возникшие сомнения в легко сдуваемую ветром пыль. — Видите ли, фюрер мыслит несколько иными категориями, нежели мы с вами, смертные. Просьбы людей он воспринимает как насилие над собой и потому, как правило, отвергает их. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Я даже понимаю, что имеет в виду фюрер. Делать добро людям значительно приятнее, нежели выполнять их просьбы.

— Браво, Генрих! Именно это я и хотела сказать, но не смогла верно сформулировать эту мысль. Зато я запомнила финал их разговора. Фюрер сказал, что поначалу в крепости он сильно загрустил, но как только осмотрелся, изменил мнение. Ведь у него было все — большая светлая комната, стол, скатерть, плетеные кресла. Питание чуть хуже, чем дома, но куда лучше, чем в окопах. Папа поддержал его, пошутив, что главное регулярное. Что же касается решеток на окнах, то их в последнее время все чаще стали навешивать на свои окна владельцы богатых домов, спасаясь от проникновения нежелательных визитеров. Так что, решетки это — не знак грехопадения, а скорее, большого достатка. Одна беда — коллеги стали рваться к нему в крепость. Его заместитель Гесс, например, явился в полицию и заявил, что тоже участвовал в демонстрации и попросил его посадить. Ему ответили, что не могут. Не пойман — не вор. Тогда он принес две фотографии, где они вместе с Герингом маршировали в колонне на подходе к Одеонплатц. Власти вынуждены были посадить его, предупредив, однако, что ненадолго. К счастью, к тому времени фюрер написал уже почти на три четверти «Майн кампф» и никакое соседство не могло ему больше помешать.

Карин умолкла, взяла бокал в руки, но, не пригубив, вернула на место.

— И как же закончилась та встреча с фюрером?

— Простите, что я одна так много говорю.

— Не говорите, а рассказываете интересные детали о человеке, которого я знаю лишь по голосу из радио, по газетным фотографиям и по кадрам кинохроники.

— О! На трибуне и в жизни — это два разных человека. На трибуне он — одержимый пропагандист своих идей, способный подчинить себе толпу. В жизни это — обаятельный, говорящий тихим голосом человек, обладающий гипнотической силой воздействия на окружающих, особенно на женщин.

— И на вас тоже?

— На какое-то время — да. Но я очень скоро освободилась от этого наваждения. Мне помогла внутренняя убежденность в том, что в человеке не могут мирно уживаться качества-антиподы. Например, человек не может быть одновременно злым и добрым, благородным и подлым.

— Глупым и умным.

— Совершенно справедливо. И если ему это удается, значит, он как минимум в одном случае лжет, а это… — на секунду она впала в молчаливое раздумье.

— Не будем искать пробора на лысой голове, — пришел на помощь Генрих.

Карин была счастлива предложенному выходу из тупика.

— Вам освежить вырезку? — раздался голос подошедшего официанта, кивнувшего в сторону остывших кусков мяса, припудренных сухарной крошкой. Генрих вопросительно взглянул на Карин.

— Я предпочла бы чаепитие дома.

Она тут же спохватилась, и, желая исправить оплошность, поспешно добавила:

— Дом — не только место, где я родилась, но и где мне просто хорошо.

От ресторана «Четыре времени года» Генрих отъехал спокойно, но, выбравшись на главную улицу, резко прибавил скорость.

— Генрих, а вам никогда не удавалось ездить медленнее?

— Не знаю, не пробовал, — отшутился он. Очутившись на набережной, он снизил скорость, а затем остановился и предложил прогуляться перед сном.

— Я только что подумала об этом.

— Угадать желание одного человека — это удача, а угадать стремление целого народа — прозрение.

— Если вы имеете в виду нашего фюрера, то он, несомненно, обладает этим даром. К сожалению, после того визита, о котором я вам рассказала, он в нашем доме больше не появлялся.

— Может быть, что-то ему у вас не понравилось?

— Как раз наоборот. Неделю спустя фюрер прислал письмо с благодарностью, а для убедительности присовокупил к письму и новенький «Мерседес». Он у нас до сих пор стоит в гараже. Когда я приезжаю, папа непременно встречает меня на безупречно вымытом автомобиле. Да и мама обожала по воскресеньям, одевшись нарядно, выезжать в церковь на машине вместе с папой, одевшись нарядно.