Александр Козин - Волжское затмение

Дети были переданы чуть пришедшим в себя на воздухе матерям и родным. И нестройная вереница, грубо подогнанная напоследок Михалёвым, потянулась к спуску на мост. Отряд доктора остался за углом монастыря. Губин поглядел вслед уходящим, сердито мотнул головой, снял очки и протёр глаза.

— Ну-с… — строго оглядел он своё воинство. — Как самочувствие, бойцы? Да, Иван Гаврилыч, ты мог бы тоже… Туда, на берег. Я тебе не командир, так что… — склонив голову, испытующе глянул он на бывшего городового.

— Будет вам, — укоризненно прогудел Михалёв. — Хоть вы не обижайте. Никуда я не уйду. Если не прогоните.

— Ну, как знаешь. Как знаешь… — участливо тронул его за рукав Губин и тут же построжал голосом. — Итак. Приказываю. Возвращаемся домой. Темнеет. Впотьмах ничего не сделать, да и опасно: нервные все сейчас, и белые, и красные. А сдуру под пулю попадать обидно. Отбой, ребята. Отбой.

Доктор тяжело махнул рукой, будто уронил её, ссутулился и зашагал впереди своего маленького отряда вниз по Большой Рождественской, к бывшему медпункту в подвале. Ходу тут было минут пять, и вскоре измотанные санитары обессилено попадали на лежаки и подстилки. Неутомимый Губин возился по хозяйству: засветил лампу и затопил во дворе жестяную печурку, чтобы вскипятить воды.

Он только успел спуститься по лестнице и кинуть в угол топор, как вдруг дверь позади него с грохотом распахнулась и в подвал всунулись двое гражданских с револьверами. Настороженно, со злобной подозрительностью, поводили стволами и, приглядевшись, опустили оружие, не видя опасности.

— Что такое? Кто? — возмущённо крикнул доктор.

— Свои, свои, Сергей Саввич! — раздалось за их спинами, и вперёд вышел, сдержанно улыбаясь, красный командир Василий Каморин. — Живой… Здравствуй!

— Свои так не приходят… — проворчал доктор. — Ну да что с тебя взять… Здорово, Василий Андреич!

Хлопнули, слившись на миг воедино сухая, морщинистая рука доктора и жёсткая, широкая, со сбитыми пальцами ладонь Каморина. Дружески похлопав Губина выше локтя, Василий Андреевич беспокойно обвёл глазами подвал.

— Где? Где они, черти? — пробормотал он еле слышно и шагнул в тёмный угол.

Антон и Даша поднялись навстречу.

— Ну, здравствуйте, герои… Слава Богу, живы… — устало, как измотанная лошадь, вздохнул он, обнимая их одной охапкой. — Целы… А я уж думал… Болтали, будто накрыло вас при обстреле…

— Да нет, — слабо улыбнулась Даша. — Обошлось…

— Обошлось… — передразнил вдруг Каморин-старший. — Как ты? Как держишься-то ещё?

— Держусь вот, — снова улыбнулась Даша. — Антон помогает…

— А, знаем этого помощника… Ложись, ложись! Отдыхай… Вот тут в кульке перловка… Варёная уже, можно есть. Подкрепитесь. Сергей Саввич, давайте-ка сюда. Дело есть. Срочное. Так… А этот? — и Василий Андреевич беспокойно зыркнул в сторону Михалёва. Иван Гаврилыч вздрогнул и напрягся.

— Ничего. Свой. Можно… — махнул рукой Губин.

— Значит так, доктор. Мой к вам визит — тайна. Я тут хожу, посты свои осматриваю. Ясно?

— Так это ваши там в оцеплении стоят? — критически покачал головой Губин. — Что ж так, без оружия-то? Риск!

— А что сделаешь? — пожал плечами Каморин. — У белых кругом наблюдательные посты. На колокольнях, на чердаках… Везде скворцы ихние сидят. И чуть какая опасность… Ох, плохо тут будет. А вам нечего тут валандаться, идёмте на берег. Вы там нужны. В общем, собирайтесь. Приказывать вам не имею права. Но надеюсь на ваше благоразумие…

Повисла напряжённая пауза лёгкого замешательства. Слышалось лишь покашливание и вздохи.

— И гадкое же это слово — «благоразумие»… — глянула из-под насупленных бровей Даша. — Только теперь поняла… — и не выдержала, сорвался голосок, захлебнулся. Волнуется… Стеснительная она, Дашка. Робкая. Но чуткая, отзывчивая. Вот и переступает через себя, шумит, в бой бросается. А чего ей это стоит, только Антон и понимает. По голосу.

Василий Андреевич остановился на ней прищуренным, воспалённым взглядом, болезненно качнул головой, но промолчал.

— Мы не можем уйти, отец. Ты же понимаешь. Там люди в подвалах… А завтра обстрел. Как мы их оставим? Это же подлость! — тихо, с нажимом и расстановкой, проговорил Антон.

Отец перевёл взгляд на сына, его бледные, сухие губы чуть шевельнулись, но и тут ни слова не сказал Василий Андреевич. Прищуренные, как от сильной головной боли, глаза его требовательно остановились на докторе.

— Я вижу, — хрипло начал он, — детям своим я не указ больше, — развёл руками и усмехнулся. — Гадости одни да подлости говорю. Ну-ну. А ты что скажешь, Сергей Саввич?

— Тут никто не указ, Вася, — вздохнул доктор. — Тут каждый для себя решает. Выросли они. А ты и не заметил… А я вот что скажу. Уйти сейчас не можем. Там остались люди. У нас завтра будет время до начала обстрела. С рассветом и выйдем. Когда завтра начнут стрелять?

Каморин, не отводя взгляда, пожал плечами.

— Не знаю, — с необъяснимым злорадством ответил он. — И никто не знает. Может, в полдень… А может, и прямо с утра. Так что думай сам, Сергей Саввич. Хорошо думай…

— Но это же… Но как же? А если людей не успеете вывести на ту сторону? А если… Да что ж у вас там, в штабах, одни идиоты сидят, что ли? — доктор широко развёл руками и хлопнул себя по бёдрам.

Василий Андреевич поглядел на него печально и долго.

— В штабах… — пробормотал он себе под самый нос, так, чтобы слышал только доктор. — В штабе хорошо, если знают, что под боком делается. А что подальше, так, пока доложат, сто раз всё переменится… Связи нет.

— Хороши вояки… — зло хмыкнул доктор. — Немудрено… — кашлянул в кулак и замолк. Не хотел, видно, обострять.

— Немудрено, — кивнув, еле слышно согласился Каморин. — И наших, ярославских там раз-два и обчёлся. Вот и понимай. Конечно, если вдруг чего начнётся, с того берега по этому стрелять не станут, пока тут люди. По центру бить будут. А вот из-за Волги и от Всполья могут всадить. Они ж там не видят… Да и не знают, небось. А люди… Ну, пересидят ещё один обстрел, плохо, но по-вашему ещё хуже может выйти. Так что, Сергей Саввич, хоть ты-то, старый, соображение имей…

— А я, Вася, имею соображение, — всё-таки не выдержал Губин, и его язвительный, клокочущий тенорок задребезжал под низкими сводами. — Я, Вася, тут, почитай, пятнадцатый день только и делаю, что соображаю, как людей от снарядов ваших уберечь, как помереть им не дать, а кто помер — тех схоронить… И, если там у вас никто на этот счёт соображать не хочет, так хоть ты мне не препятствуй. Ты, Вася, хоть раз был под шестидюймовыми снарядами? А в городе от них нет спасения. Ты ошмётки человеческие из-под развалин доставал? Видел, как у людей кишки горлом лезут? А вы ж ещё и химию обещали! И если мы, боясь за шкуру, хотя бы не попытаемся… Не простится нам это, негоже грех такой на себе оставлять… — и доктор безнадёжно покачал головой.