Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

— На Мелос, Сарпедон, на Мелос, — отозвался я радостно. Тогда я уходил на войну с легким сердцем. Жизнь воина нравилась мне, несмотря на все тяготы, лишения и опасности. А может, именно благодаря им. Ничто не придает жизни такой пьянящей прелести, как постоянная близость смерти. Сарпедон раздраженно фыркнул, сдвинул тонкие брови:

— О, боги Олимпийские! Когда же это кончится?

— Когда Киклады покорятся власти критских анактов, — я задорно вскинул голову.

— А потом Астерий захочет подчинить Лакедемон, Аттику, Аркадию, Фессалию и прочие земли до пределов Ойкумены? — брат недовольно поморщился. — Опомнись, Минос! Астерий науськивает тебя, как охотничьего пса. Причем, ему от этого двойная польза. Ты расширяешь владения его державы и увеличиваешь мощь и славу Крита…

Он запнулся на мгновение. Я нахмурился. С тех пор, как я возмужал, при дворе нередко говорили, что царь боится меня не на шутку.

— Ты назвал только одну выгоду.

Сарпедон замялся, уже жалея, что обмолвился, потом всё же выпалил:

— Астерий удаляет тебя из дворца.

Я почувствовал, что на щеках моих появился гневный румянец.

— Не стоит повторять всё, что надул в твои ушки ветер, и напела безмозглая Осса, брат! Я чту анакта Астерия, он добр с нами, как отец! Или ты отказываешь мне в такой добродетели, как благодарность?

Сарпедон залился краской стыда.

— Прости, Минос. Глупое слово сорвалось с моего языка.

Мне показалось, что он, как всегда, не договаривает. И чем-то обеспокоен.

— Я не сержусь, — улыбнулся я, обняв брата. — Лучше ответь, что так напугало тебя? Кто-то решил, что Астерий думает от меня избавиться? Но для чего анакту это нужно, Сарпедон? Зачем ему гневить Зевса?

Интересно, что за змея источает яд из уст своих? Я уже хотел было спросить у Сарпедона, кто ему напел это, но вовремя спохватился. Мой братишка с детства не выдавал сообщников своих шалостей и проказ. И сейчас, наверняка, упрётся и замолчит. Да еще обидится на меня.

— Вовсе нет! — воскликнул он и отчаянно затряс головой. — Я просто хотел позвать тебя на пир! Я готовил его для тебя много дней и очень огорчился, узнав, что ты снова покидаешь Крит.

Неужели он хочет, чтобы я поверил его объяснениям?! Я внимательно посмотрел в глаза брату. И с удивлением заметил, что он, кажется, не лжет.

— Ты так расстроился из-за того, что я не приду на твою очередную попойку, что начал наговаривать на богоравного Астерия?! — вспылил я. — Послушай, мне стоит остаться на Крите только ради того, чтобы разогнать твоих трутней, с которыми ты проводишь все дни, слушая аэдов и любуясь танцовщицами! И напомнить тебе, что ты, между прочим, царевич. И у тебя есть иные заботы, кроме пиров, шествий, охот и песен с хороводами!

— Не смей порочить моего филетора Аполлона! — воскликнул Сарпедон, и щеки его тоже полыхнули гневным румянцем. — Потому что друзья мои — его служители!

— Хорошо, мой возлюбленный брат, прости, — поспешно воскликнул я, опуская голову. — И да простит меня сребролукий бог, ибо, ругая тебя, я невольно оскорбил его.

Сарпедон примирительно улыбнулся:

— Мы так редко видимся, Минос! Давай не будем ссориться! Я думаю, у меня еще есть время, чтобы все приготовить к сегодняшнему вечеру. Но и ты обещай мне, что придешь и разделишь со мной трапезу и веселье.

— Ладно, — кивнул я, слегка сожалея, что мне снова не доведется побыть одному и отдохнуть после бесконечных жертвоприношений, шествий, церемоний и пиршеств, знаменовавших мою предыдущую победу.

Пир, по-счастью, обещал быть немноголюдным. В зале стояли уставленные посудой столики, горели масляные лампы. Человек двадцать юношей и девушек прохаживались по залу, беседуя вполголоса. Сарпедон, в лавровом венке на черных кудрях и с гирляндой цветов на стройной шее, заметив меня, кинулся навстречу.

— Я боялся, что ты не придешь, мой дикий брат, — сказал он. — Эй, Ксанфа, неси венок царевичу Миносу и цветы! Скажи, пусть подают кушанье и разливают вино!

Девочка, к которой он обращался, поклонилась и выпорхнула из залы с быстротой вспугнутой птички. И вскоре принесла венок. Он был сделан из виноградной лозы. Длинные плети свисали с него, как кудри. Сарпедон намеренно напомнил мне о Дивуносойо, моем филеторе. Это было приятно. Я вскинул на брата полный благодарности взгляд.

— О, Сарпедон, воистину, ты читаешь в моем сердце…

Тот не сдержал довольной улыбки и многозначительно глянул на меня — мол, это еще не всё! Девочке пришлось лишь слегка приподняться на цыпочки, чтобы украсить мою голову венком. Она легко разбросала спускавшиеся плети по плечам, перепутав их с аккуратно завитыми прядями. Хотела было увить мою шею гирляндой цветов, но я не позволил и набросил ароматное ожерелье на ее острые, худенькие плечи. Шлепнул по обнаженной попке, отсылая прочь. Она, вспыхнув, убежала. Сарпедон, взяв меня за руку, повел к столу. Усадил подле себя. Вслед за хозяином потянулись на свои места и гости. Располагались, судя по всему, кто где хотел. Я заметил Энхелиавона, брата Вадунара, одного из самых благородных юношей Крита, с Авгой, дочерью владельца судов из Амонисса. А Архелай, сын воина Марра из Феста, который возвысился лишь силой своего меча, сидел подле Иолы, дочери высокородной жрицы Эрифы.

— За твоим столом царит золотой век? — удивился я столь явному нарушений правил.

— Мне он больше по душе, чем нынешний, — рассмеялся Сарпедон, выглядывая кого-то в толпе. И, найдя, радостно замахал рукой: — О, Милет! Иди к нам!

Этого человека я видел впервые. Ему было лет двадцать — едва ли более. Никогда ещё критская земля не рождала юноши более совершенного видом, чем он. Высокий, стройный, как кипарис, золотоволосый, с огромными холодными глазами на пол-лица, он казался самим Аполлоном. Я остолбенел. Мужская красота всегда бередила мое сердце больше женской, и я был заворожен им настолько, что затаил дыхание. Мне казалось, он идет к нашему столу целую вечность. Гладкие, тугие мышцы перекатывались под покрытой легким загаром кожей. Двигался Милет с изяществом кошки.

Он тоже заметил моё восхищение и явно наслаждался им. Приблизившись, быстро окинул взглядом сиденья подле меня и Сарпедона и… опустился рядом со мной. Брат на мгновение поскучнел, но тут же опять заулыбался и стал звать к себе какую-то девушку. Я заворожено глядел на своего соседа.

— Сребролукому богу подобен ты, Милет.

— Аполлон — мой отец, царевич Минос, — юноша с достоинством склонил златокудрую голову и изучающе посмотрел на меня. — Я был наслышан о тебе, сын Зевса. Но поверь, ничуть не ожидал, что ты окажешься… таким.

Он замялся, подыскивая слово, скользнул взглядом по моей фигуре.

— Низкорослым? — спросил я, криво усмехаясь.