Мишель Кентская - Ртуть

А когда он, не задумываясь, бросил на произвол судьбы Жанну д’Арк, я осознал – как осознали и мой брат Людовик, и некоторые наши близкие друзья – что в случае необходимости он пойдет и против нас. Против любого из нас, кроме, возможно, моей матушки. Она – единственная, чьи увещевания он еще как-то воспринимал. И никто, кроме нее, не отваживался попрекать или одергивать его. Я переписывался из Лотарингии и с матушкой, и с сестрой, и мы были единодушны во мнении о нем. Когда Людовик бросил свои силы на отвоевание Неаполя, мы с сестрой решили не волновать его известиями о поведении короля дома. А вот наш младший брат, Карл Мэнский, почуял возможность извлечь для себя выгоды при дворе. Ведь он тогда сильно нуждался – земли Мэна, которые я ему передал, все еще остаются в руках англичан, несмотря на условия брачного контракта моей дочери и короля Генриха VI.

Однако со временем военные успехи благотворно сказались на характере короля, дав ему повод гордиться собой. И стараниями моей матушки короля окружили разумные и надежные советники. К сожалению, моя мудрая сестра Мария почти не имела на него влияния; Карл никогда не прислушивался к ее мнению, и ей не оставалось ничего другого, как постоянно ходить беременной, рожать и оплакивать умерших детей.

Жак внимательно слушает все, что рассказывает ему Рене в присущей ему неспешной манере.

– Увидев при встрече наших дворов в Тулузе в 1443 году Агнессу, король обнаружил в ней то, что всю свою жизнь составляло его идеал – красоту, искренность, благоразумие, преданность, честность и способность приносить радость и получать удовольствие. Агнесса предстала ему юным подобием моей матушки, если угодно – единственной женщины, которой он когда-либо восхищался. И все получилось именно так, как она планировала и предвидела: Карл полюбил Агнессу так же сильно, как она полюбила его. Увы, мы-то, мужчины, знаем, что страсть к одной женщине вечной не бывает, хотя любовь пронести в своем сердце всю жизнь, конечно же, можно.

Жак не произносит ни слова; он только слушает.

– Понятие верности противоречит мужскому естеству. Как в природе. Много ли животных живут парами всю жизнь? Вот! Только некоторые – лебеди, орлы, волки. А у других животных все просто: если один из пары умирает, другой не чахнет с горя, а быстро находит ему замену. Точно так же, как мы, мужчины, овдовев, – говорит Рене с улыбкой и тотчас же добавляет:

– Это вовсе не значит, что я не любил и не ценил мою дорогую Изабеллу, и ты это прекрасно знаешь. Однако вернемся к тому, что я хотел тебе сказать. После кончины моей матушки никто не критиковал нашего короля и не перечил ему. И вот, встретив Агнессу, он столкнулся с вызовом. Она была еще девицей, честной и искренней, и в ее глазах Карл был не столько королем, сколько женатым мужчиной. И завоевать Агнессу он мог, только став ее рыцарем в блестящих доспехах. Осторожный хищник, Карл не спешил. Процесс ухаживания тоже приносил ему удовольствие, хотя и не полное.

Завоевав любовь Агнессы, он стал беречь ее как редкое сокровище, как свою первую настоящую любовь. Но в конечном итоге он предал Агнессу с ее же собственной кузиной, хотя и прилагал все усилия для того, чтобы Агнесса об этом не узнала. Подозреваю, что и ты старался развеять ее страхи? Да? Я так и думал. Агнесса доверяла тебе больше, чем кому-либо, и полагала, что тебе должна быть известна правда. И, отрицая измену короля, ты избавлял ее от сомнений. Мне кажется, что и король дал явственно понять Антуанетте: если она будет кичиться их связью, их отношениям придет конец. Карл никогда не хотел причинять боль Агнессе – я в этом уверен.

В этот момент Жак непроизвольно вздрагивает – он не ожидал, что монолог Рене примет такой оборот. Развлечение с другой в отсутствие беременной Агнессы для короля было вполне приемлемо, и вряд ли он считал это предательством, тем более, когда Агнесса ничего не знала и не подозревала. Но Жак теперь понимает: со стороны короля это было действительно предательством – той чистой любви и того доверия, которые к нему не питал кроме Агнессы больше никто, за исключением разве его жены Марии. И король предавал ее все время.

– А со смертью Агнессы, – продолжает Рене, – не осталось никого, ради кого стоило сражаться, в ком хотелось бы пробуждать за себя гордость; никого, ради кого стоило бы снова надеть сверкающие рыцарские доспехи и наслаждаться искренним, бескорыстным восхищением. Да, бесспорно, Карлом восхищались и другие, но он сам нуждался только в ее восхищении, потому что оно было неподдельным и обращенным на него одного. При том, что Агнесса была настолько хороша собой, что ее вожделели все мужчины. Даже война с Англией перестала быть для Карла проблемой – он продолжал побеждать. Так что или кто стоял между ним и тем, чего он хотел? Да ведь это ты и только ты, мой дорогой Жак!

– Что вы имеете в виду, мой господин? – восклицает озадаченный купец. – Я готов был отдать за него жизнь и все свое состояние! Все слышали, как я это говорил!

– Вот именно, мой дорогой друг! И Карл поймал тебя на слове! Он задолжал тебе денег, очень много денег. Твоя поддержка обеспечила ему успех в борьбе против Англии, и это, конечно, принесло ему удовлетворение. Но в глубине души Карл желал совершенно другого. В действительности он хотел одного – отмщения. Отмщения, которое бы хоть как-то примирило его со смертью Агнессы – его единственной настоящей, бескорыстной возлюбленной, которой больше не было рядом. Что ему этот успех, если он не мог разделить его с Агнессой и насладиться ее искренней радостью за него. Кто-то должен был заплатить за эту утрату, кто-то должен был пострадать, ибо Карл осознал, что с уходом Агнессы в его жизни образовалась огромная пустота, заполнить которую отныне не сможет никто и ничто. Никакие развлечения, никакие кутежи и распутства. И он возненавидел себя за это. При Агнессе король изменился в лучшую сторону. Но, оставшись без ее помощи и поддержки, он быстро поддался своим прежним слабостям, выросшим уже до одержимостей. Будь Агнесса жива, Карл никогда бы не пал снова так низко – и он понимал это. До каких-то мелких, малозначимых интрижек или проступков – может быть. Но никогда до такого вульгарного поведения. Моя матушка не допустила бы, а Агнесса никогда не потерпела бы такого.

Рене делает паузу. Слуги разливают напитки и подают закуски.

– Но обвинить меня в ее смерти? – недоверчиво спрашивает Жак.

– Король тебя не обвинял. Это сделали двое мелких придворных, которые, похоже, думали, что таково его желание и они будут вознаграждены за свою ретивость, – Рене берет со стола куриную ножку и, жестикулируя обглоданной косточкой, продолжает: – Печаль и боль короля от утраты Агнессы постепенно трансформировались в злобу – слепую, бессмысленную, но разъедающую его изнутри. И, поддавшись ей, он решил, что кто-то должен заплатить за ее смерть. Не думаю, что он сам додумался обвинить тебя. Скорее, это предложил кто-то другой и, может быть, даже не Карлу, а кому-то еще. Но удочка была закинута, и постепенно король свыкался с идеей сделать из тебя козла отпущения. Похоже, он счел ее даже удачной. Действительно, и почему бы не отдать на заклание собственной злобе купца Жака Кера, которому он так сильно задолжал? В конечном итоге идея расправиться с тобой прочно укоренилась в голове Карла, и этому явно поспособствовал тот, кто тебя оболгал, либо приспешники этой особы.