Мишель Кентская - Ртуть

Король снова отлучается к столу, заставленному едой – своей массой он уже походит на профессионального борца!

– Не забывай, – продолжает Рене свою речь. – Мы ведь не знаем, была ли Агнесса отравлена. Лекарь королевы, знающий и опытный Пойтвин, производивший вскрытие, заявил на твоем судилище четко и недвусмысленно, что он не обнаружил яда в организме Агнессы, хотя все в ее окружении знали, что ее лечили ртутью. «Но тех доз, которые ей давали, – засвидетельствовал добрый лекарь, – было недостаточно, чтобы вызвать какой-либо иной результат, кроме благотворного».

Слова Рене напоминают Жаку, что лекарь делал вскрытие один. Купцу это показалось странным еще тогда, когда он узнал об этом от одного из своих осведомителей при дворе – ведь обычно в таком сложном деле лекарю всегда ассистирует помощник. А иногда и двое.

– Так вот, – продолжает Рене, – узнав о том, что он производил вскрытие в одиночку, я взял на себя труд выяснить, а делал ли он вскрытие дофинессы – и тоже один? Оказалось, что да. Как ты думаешь, почему он отказывался от сторонней помощи? Уж не он ли отравил их обеих? Или он покрывал кого-то другого, кто это сделал? Я много размышлял над этими вопросами.

Жак сидит молча, чуть дыша.

– Ты рассказал мне, кого ты подозреваешь в отравлении Агнессы, если оно имело место быть. Лично я убежден, что Агнесса была отравлена. Но я полагаю, что ты сильно ошибаешься в своих подозрениях.

С этими словами Рене встает, чтобы подлить себе немного вина. Как кстати эта пауза в разговоре – пусть и недолгая! Жак потрясен. Ему очень нужна передышка, чтобы все осмыслить. Несмотря на заявление лекаря на его суде, король Рене считает, что Агнесса была отравлена. Если так, то лекарь должен был обнаружить в ее теле следы яда. Почему же он сказал, что их не было? И если Агнесса была отравлена, то ради чего? Как? Кем? Жак боится услышать ответы Рене. Но он должен узнать все и потому говорит:

– Мой господин, я прошу вас мне все объяснить. Я просто умоляю вас открыть мне все, что вы знаете и что вы думаете. Вы, должно быть, считаете, что я сейчас в безопасности, и мои испытания закончились. Но я провел многие месяцы в страхе и в жутких условиях, пытаясь рассуждать сам с собою. Почему мой король, которому я был всегда предан и для которого я так много сделал, отказался от меня таким страшным образом? Почему он не защитил меня от обвинения? Ведь он наверняка знал, что оно ложное, и прекрасно понимал, что оно может стоить мне жизни, признай судьи меня виновным? И вот теперь, сир, вы говорите мне, что Агнесса, которую король действительно любил – а я в этом не сомневаюсь – была на самом деле отравлена. Но ведь без ведома Карла?

Задумчиво пережевывая мясо со второй куриной ножки, король Рене выдерживает паузу, а потом говорит:

– Хорошо! Жак, мы с тобой дружим уже давно и доверяем друг другу. Поэтому я поделюсь с тобой своими соображениями. Но должен тебя предупредить: доказательств у меня нет и, возможно, тебе не понравится то, что я скажу.

Наполнив их кубки, Рене садится напротив Жака так, что их колени почти соприкасаются, и медленно выговаривает:

– Я думаю, что обуревавшее короля желание отомстить заметил некто из его ближайшего окружения. Со смертью Агнессы Карл оказался во власти навязчивой потребности обвинить кого-нибудь в отнятии у него самого ценного, что было в его жизни. Обвинить в этом Бога он никогда бы не посмел. Но обвинять других – это в его характере. Он с детства привык возлагать всю вину за свои собственные промахи и беды на кого-то еще. И вот эту клокотавшую внутри короля ярость заметил кто-то из его приближенных. И этот человек понял, что сможет обратить снедающую короля злобу на пользу монархии и многим лицам при дворе. Ярость короля подспудно распаляли и его зависть к твоему богатству, и бремя скопившихся долгов – не считая потребности утолять алчность его новой фаворитки. Я думаю, что выход из этого отчаянного положения подсказал Карлу кто-то из его близкого круга, и допускаю, что король, возможно, поначалу даже не осознал до конца всех последствий. Двоих же придворных, выступивших с обвинением против тебя, просто подговорили это сделать – за хорошую плату, конечно, я в этом уверен.

Замешательство Жака только усиливается.

– Но, если моим обвинителям заплатили, они ведь могли раскрыть имя этого подкупателя на своем судилище – чтобы им смягчили наказание? – спрашивает он с нарастающей тревогой.

– А что, если они не знали, кто им заплатил? Что, если они получили анонимные письма с деньгами и заверениями в том, что они получат еще больше, если выполнят все предписания, содержавшиеся в этих письмах? Прости меня, мой дорогой Жак, – я вижу, что утомляю тебя. Отдохни немного, а я пока схожу в гавань переговорить с моим капитаном. Нам нужно кое-что с ним уладить. Мы продолжим наш разговор, когда я вернусь.

Однако вернуться к прерванному разговору вечером у них не получается. У Рене собираются старые друзья Жака, и под прекрасные мелодии в исполнении музыкантов, приглашенных Рене на радость Жаку, их общение затягивается до поздней ночи. К тому моменту, как гости расходятся, Рене с женой Жанной уже удаляется в свою опочивальню.

Прежде чем король и купец снова получают возможность уединиться и продолжить разговор, проходит целых два дня. И эти два дня Жак проводит в полном смятении – мысли путаются и скачут у него в голове, не давая покоя. Кто мог нашептать королю его имя? Кто внушил Карлу мысль, что именно он, Жак Кер, причастен к смерти своей дорогой подруги и лучшей покупательницы – пожалуй, единственного человека при дворе, видеть которого ему всегда было в радость? Общество Агнессы доставляло купцу неподдельное удовольствие, а чистота души служила ярким свидетельством ее искренней любви к королю. Кое-кто при дворе даже сплетничал, будто бы он тоже был влюблен в Повелительницу красоты. До Жака доходили эти слухи. Да и не только до него – даже Марсэ его поддразнивала, хотя она отлично знала, что их взаимную привязанность питало лишь обоюдное желание помочь королю – из любви к нему в случае Агнессы и в основном ради дела в случае купца. Жак помогал тем, кто нуждался и заслуживал его благотворительной помощи – а Карл VII к таковым не относился!

Нескольким днями позже, прогуливаясь в саду, еще радующем глаз цветами и лавандой даже в столь позднее время года, Жак ловит себя на мысли, что больше не может таить в себе тягостные раздумья. Не в силах скрыть тревожности в голосе, купец обращается к Рене:

– Сир, помогите мне, пожалуйста, разгадать загадки, смущающие мой ум! Я не могу найти объяснения такому отношению ко мне короля. Я уже совсем запутался. Я совершенно обескуражен.