Луиза Кент - Они шли с Васко да Гама

— Я всегда говорил, что одного ирландца довольно для любого монастыря, — сказал он. — Когда их двое, они или дерутся, или ревут свои песни. Кстати, эту церковь строил тоже ирландец. Хьюге его звали, и он часто играл на арфе.

— Нам нужно идти, Шон, — мягко произнес Пауло да Гама, — хотя и жаль мешать музыке.

Брат Педро непременно захотел, чтобы Шон взял арфу с собою.

— Она только пылится здесь, в кухне, — сказал он. И ему приятно было бы думать, что ее голос звучит в тех далеких странах, куда Шон пойдет.

Шон возразил, что едва ли пойдет дальше Лиссабона, но сеньор Пауло сказал, что его брат найдет ему место на одном из своих кораблей, и что арфа действительно будет звучать в далеких странах.

Шон едва ли сознавал, как вернулся в таверну. Он был так возбужден мыслью о возможном путешествии в Индию, что забыл о Нуньо Кальвесе. Он глядел на карту Африки, начерченную принцем Энрике, и словно наяву видел эту страну и ее удивительный народ. Сеньор Пауло плавал вдоль ее берегов. Своим медленным, мягким голосом он рассказал Шону о ней, — о жарких джунглях, о странных деревьях, об обезьянах с шерстью такой же рыжей и лохматой, как волосы у Шона. Долгий путь, румяный цыпленок, приготовленный по вкусу принца Энрике, со сливками и паприкой, теплая комната и голос сеньора Пауло, нагнали на Шона сон. Он лег на скамью под картой. Голос Пауло да Гама звучал все мягче и мягче:

— Не нужно больше ползти вдоль этого жаркого берега по дюйму в день. Если я знаю Васко, то он смело поплывет через Южную Атлантику прямо к Мысу. И он благополучно дойдет до Индии, путями, по которым не ходил еще никто…

Возвращаясь в Лиссабон на следующее утро, Шон увидел старую козу под оливковыми деревьями, и сказал вдруг, указав на нее пальцем:

— Нуньо Кальвес!

— Да, очень похоже, — согласился сеньор Пауло. — Но зачем портить хорошее утро его именем?

— Я видел судью на дороге вчера. Я так устал ночью, что уснул, не сказав вам. Жоан Коэльо сказал… — Шон замялся, а Пауло да Гама усмехнулся.

— Молодой Коэльо?.. Что же он сказал?

— Не стоит встречаться с Нуньо Кальвесом, потому что после новой стычки король не простит вас. Он говорил, что мне нужно постеречь, чтобы вы спрятались, когда я увижу, что судья близко.

— Ладно, я прятался немало месяцев, — сказал добродушно сеньор Пауло. — Еще немножко не повредит мне. Сейчас не время размахивать мечом, я даже сожалею, что извлек его тогда. Сказать тебе правду, Шон, это было неразумно. Как только я получу прошение от короля, то пойду к сеньору Кальвесу смиренно, как монах, и помирюсь со старым негодяем!

Они достигли сосновой рощи на перекрестке, где договорились ждать Жоана. Дорога, по которой дол* жны были приехать Коэльо, поднималась на холм, извиваясь среди сосен. В долине внизу журчал ручеек. Они свели к нему коней и напоили их. Полуденное солнце жгло. Приятно было лежать в тени сосен, отдыхать и слушать песенку ручья.

Шон дремал, но проснулся, услышав голос Пауло да Гама:

— Я слышу лошадей! Беги, Шон. Спрячься в соснах у дороги и посмотри, кто едет, — друзья или кто-нибудь еще.

Шон поспешил наверх, между деревьев, и спрятался в густом молодом сосняке у края дороги. Ему были слышны топот копыт, скрип кожи и звяканье металла. Были еще и другие звуки, которых он не мог понять, — словно хрюканье свиньи, зарывшейся в грязь, хотя он был уверен, что это не свинья. Мужской голос произнес, не очень громко:

— Заткнись! Или я тут же прикончу тебя!..

Хрюканье умолкло.

— Они близко! Тихо, все вы! Пусть кони стоят смирно, пока они не спустятся с холма. Двое впереди вооружены. Убейте их, и все будет в порядке, — сказал тот же голос погромче.

Шон осторожно раздвинул ветви и выглянул. По ту сторону узкой тропинки, хорошо скрытые от всякого, кто едет с севера, виднелись шесть всадников. Один из них был рябой, краснолицый человек, — слуга Нуньо Кальвеса.

«Я не вижу судьи, — старого разбойника. Это странно…», — думал Шон, возвращаясь к сеньору Пауло. На скользких сосновых иглах шагов его почти не было слышно. На полпути он встретил своего господина.

— Люди Нуньо! — прошептал Шон. — В засаде, чтобы напасть на приближающихся путников. А что если это — Коэльо?

— Ну, что же, мы нападем на них первыми, — спокойно возразил Пауло да Гама. Оба они с Шоном забыли, что намеревались избегать стычек.

— Шуми побольше, — сказал сеньор Пауло. — Кричи, за скольких можешь. — И он кинулся вверх по склону, крича: — Сюда, люди! Мечи наголо! Вперед, Мартин, Энрике, Педро, Жоан! — и еще множество других имен и приказаний.

Шон вопил не меньше, чем за шестерых:

— Здесь, сеньор! Здесь! — по-гэльски, по-английски и по-португальски.

Он добежал до дороги как раз вовремя, чтобы услышать, как рябой слуга кричит остальным:

— Вперед, трусы! Или вы хотите остаться здесь и дать перебить себя?

— Нет, — крикнул другой. — Бежим, ребята!

Он повернул коня на дорогу к Баталье, по которой Шон приехал в это утро. За ним поскакали двое других; остальные двое следовали за краснолицым. Тут показался высокий человек на черном коне. За ним появился Жоан Коэльо. Краснолицый кинулся прямо на высокого, но с таким же успехом он мог бы кинуться на каменную башню. Лошадь краснолицего попятилась, и Шон увидел, как ее всадник кувыркнулся в ежевичные заросли. Залязгали мечи: Жоан дрался с одним из слуг. Человек на черном коне наехал на третьего, когда остальной отряд Коэльо достиг вершины холма.

Там была девушка в черном и красном, на белом коне; девушка с прямыми черными бровями, как у Жоана. Шон схватился за алую уздечку и попытался отвести коня в сторону от стычки. Девушка стегнула Шона хлыстом по щеке. Лошадь дернула головой и прянула ушами в ту сосновую заросль, где недавно прятались люди Нуньо. Шон не выпускал узды, хотя девушка продолжала полосовать его хлыстом по лицу и рукам. Коннамар, сердито лая, старался поймать хлыст зубами.

— Назад, Кон! Сеньорита, — закричал Шон, — я хочу только увести вас от стычки! Я друг Жоана!

На щеку ему обрушился новый удар хлыста.

— Я друг Жоана! — повторил он. — Я Шон О’Коннор!

На этот раз девушка услышала его. Она опустила хлыст и сказала сердито:

— Почему же ты не сказал этого сразу?

Шон потер одной рукой лицо, на котором проступали широкие, красные рубцы, другой рукой он держал узду.

— Я хотел только, чтобы вас не поранили в схватке, — проговорил он.

— Да, ведь, это мой первый случай увидеть что-нибудь интересное! После того, как я на месяцы была заперта в этом старом монастыре!