Юрий Трусов - Золотые эполеты

— Что надо, не мямли, выкладывай. А то мне перед тем как на вахту встать, еще отдохнуть надо.

Тогда он оглянулся на дежурного матроса, что у трапа стоял. Я ему объяснил, что он может говорить при нем, что, мол, этот Джим все равно по-нашему ни бельмеса не понимает. Тогда он мне в руки немедленно свой саквояж сунул.

— В Петербург, как на пироскафе доберетесь, так к вам человек на сие судно зайдет. Назовется Иваном Ивановичем. Вы ему этот саквояж, пожалуйста, отдайте. Только и всех делов. Запомните только: человек назовется Иваном Ивановичем. Он вам за услугу эту еще и денег даст.

— А что в саквояже этом? Ворованное что или контрабанда какая? — спрашиваю.

— Да что вы? Я человек честный. Впрочем, сами можете открыть и посмотреть. В саквояже только книги да журналы. Это для чтения, и сами вы можете почитать, если грамотный и охоту к чтению имеете.

— Я грамотный, говорю. А на счет того, чтобы почитать? Почему не почитать? С удовольствием.

— Ну вот и на здоровье.

Он открывает саквояж и показывает книги, которые там лежали. Из них вынимает одну, небольшую, тоненькую, — журнал под названием «Колокол», с которым я тоже познакомился. Я пообещал отдать этот саквояж с книгами человеку, который за ним придет. Так и сделал…

С той поры, как наш пироскаф приходил в Лондон, ко мне стал наведываться с подобными просьбами этот хохотун. Я ему не отказывал, хорошего человека всегда приятно уважить, да и самому приятно было. Многие книги, которые возил в Петербург, я по дороге читаю. Запомнился «Колокол», где пишут, как надо народ вызволять из крепостного рабства. Но вот однажды в Питере, когда я из отлучки в город возвращался на свой пироскаф, меня в порту встретил старший механик и сказал:

— Не надо тебе, Глеб, идти на судно. Там тебя полиция дожидается, чтобы арестовать. Уже всю команду на счет тебя допросили. Все спрашивали, что ты возил из Англии. Давал ли ты запрещенные книги кому читать? А теперь, как ты придешь на судно, тебя арестуют и в тюрьму прямо отвезут, потому что уже тюремная карета для тебя возле трапа стоит. — Дал он мне тогда немного денег и пожал руку… Вот я с той поры уже два года слоняюсь. У вас в мастерской работаю. На конспирации нахожусь. Понял теперь что к чему? Вот тебе теперь первый раз свой секрет открыл. Смотри не продай.

— Ну, это ты напрасно, — обиделся Кондрат.

— А вот сейчас о деле. На днях опять мой пироскаф «Принцесса Элизабет» приходит, и мне пообещали взять снова на борт. Уже два года прошло, а приду в Лондон, на другой пироскаф поступлю, что в Египет и Турцию ходит. Подальше от ратей русской полиции. Тогда-то я и вздохну свободно.

Кондрат молча простился с Глебом и пожелал доброго пути.

Рассказ Крылова, как бы подтолкнул Кондрата к размышлениям, которым он не хотел уделять внимания, хотя эти размышления настойчиво и упрямо возникали у него давно. Это были мысли о том, что у каждого человека есть свои тайны, и такие, о которых лучше всего даже и не намекать окружающим. Самое трудное в этом было то, что уж очень хотелось поделиться с людьми такой тайной, особенно с теми, кого любишь и уважаешь…

Наверное, у Богданы тоже было что-то сокровенное, о чем она немогла ни с кем поделиться. Даже с ним. Это сознавать было горько, но это была правда. Она ушла, так и не поделившись с ним. Ушла и все. А он поступил разве лучше? Разве он с ней, самой любимой, был до конца откровенен? Он и с матерью родной, и с кузнецом Варавием, и даже с самим Виктором Петровичем всегда был сдержан, корректен, но не доверял им своих тайн.

Неужели он, Кондрат, более скрытен, чем Крылов. Более, чем Глеб, подвержен этой самой, как он сказал, по-иноземному — конспирации. И отчего так люди боятся довериться друг другу? Даже самым близким. Недаром мать ему в детстве твердила постоянно: «Держи язык за зубами». Он не трус, но ему совсем не хочется угодить туда, «где Макар телят не пас», — в Сибирь.

Все говорят, что он здорово похож на своего деда — казака Кондрата Хурделицу. Нет, видимо, только внешне схож. Что касается характера — то не очень. Его дед отчаянным был человеком. Ничего не таил в душе, никого не боялся, говорил, что думал, высказывал в упор свое недовольство самому начальству, за что имел большие неприятности. И тюрьму, и побег из нее, чтобы не угодить на каторгу…

Даже скрываться деду пришлось и фамилию менять… Он, Кондрат младший, тоже не трус, но не такой откровенный и отчаянный. Вот, например, Глеб ему сейчас доверился, рассказал о своей тайне, а он ему своих секретов так и не рассказал, и даже не намекнул на них. А многое мог бы рассказать! Но удержался. Скрытный он поболее, чем Глеб со своей конспирацией. Может, потому, что видел на примере родителей, к чему приводит защита справедливости и разговоры о ней. Всю жизнь потом скрывался его дед от правительственных ищеек, лишенный за вольнодумие офицерского звания и доброго имени, да и отец скитался, сражаясь за правое дело на чужбине, в Греции… Спасибо доброму, душевному человеку Виктору Петровичу, давшему его матери и ему самому — сыну погибшего в боях его однополчанина — приют и кусок хлеба.

Да кто, даже из близких ему, поймет, какие бури и штормы с самого детства волнуют его душу. Когда он занимался в Одесском училище, постигая механику и ремесла, кто-то вложил ему в тетрадь маленькую книжечку, где на титульном листе читалось милое слово для каждого жителя Украины — «Кобзарь».

В книжечку была вложена записка: «Не давайте плохим людям сию книжку читать. Могут быть большие неприятности. И никакому начальству не давать!» Вложенная записка была написана бисерным почерком на русском языке. Почерк походил на руку учителя математики — Калистрата Калистратовича.

Любопытство Кондрата было возбуждено. Он начал читать книжечку в одиночестве, без свидетелей. Хотя Кондрат учился русской грамоте и знал греческую, а говорил по-русски и по-гречески, а «Кобзарь» был написан на украинском языке, для него все тут было предельно ясным и родным. Каждая строчка дышала правдой, говорила о самом заветном, знакомом ему с колыбели…

Все, о чем писал автор, Кондрат слышал в рассказах и песнях окружающих его людей, то, что было написано в поэмах «Иван Подкова», «Тарасова ночь», «Гайдамаки». Для него вырисовывались образы очень схожих между собой, бесстрашных героев, похожих друг на друга, словно родные братья, лыцари казачьей вольности запорожской. Они были очень схожи и обликом, и поступками, благородными порывами с его легендарным дедом Кондратом Хурделицей, что когда-то провел солдат и казаков-черноморцев к небольшой крепости Хаджибей. По легенде, Кондрат Хурделица лично взял в плен коменданта этого замка — пашу Ахмета, что и привело к капитуляции Хаджибея, на месте которого и был по проекту инженера-архитектора Франца де Волана построен порт и город Одесса.