Юрий Трусов - Золотые эполеты

— Бог вас простит. И меня вы простите. Я не хотел, чтобы так случилось со мной. Ей-богу, не хотел, — сказал Кондрат. Он показал на разбитый столик. — Извините меня. А я поеду, — он поднялся с кресла.

— Куда ты поедешь?

— Куда? Домой. Прямо в Трикраты.

— Ты что, и вправду с ума сошел?! Сейчас уже ночь, а до Трикрат наших полторы тысячи верст.

Виктор Петрович заступил ему дорогу, стал в дверях.

— Не пущу никуда тебя, дурака эдакого. Надо же, на ночь глядя. Такое придумать, а?..

— Но я как-то доберусь, — упрямо мотнул головой Кондрат.

— Доберешься… Потому что в деда ты удался. Мы с дедом твоим не такое делали. Самого Наполеона под Березиной лупили и чуть было не поймали. Еле он от нас ноги унес. Люблю я таких, как ты, дурней упрямых, — вдруг рассмеялся Скаржинский и обнял Кондрата. — А пока иди-ка ты спать. А утром завтра запряжем тройку и помчимся в Трикраты. И я тоже с тобой помчусь, казак лихой…

— Спасибо, барин… Успеть бы… — пробасил Кондрат. Голос его дрожал от радости.

На всех трех этажах в доме Скаржинского на другой день начались сборы в дорогу. Начались они еще в рассветной мгле, при свечах. Собирались быстро под руководством Виктора Петровича, который в таких делах имел хороший опыт и выучку, приобретенные еще в молодости, во время военных походов. Единственно, что он изменил в своем обещании, — это вместо тройки лошадей он приказал запрячь цугом шестерку здоровенных рысаков в просторную карету на окованных железом колесах.

— Так понадежнее в дороге будет, а потому и поскорее, — сказал хозяин, по-свойски подмигнув Кондрату.

Хотя тот хорошо знал, что у Виктора Петровича никогда слова не расходятся с делом, но не мог не подивиться такому быстрому исполнению своего обещания. Он невольно проникся еще большим уважением к Скаржинскому.

На облучок кареты Виктор Петрович распорядился посадить нового ездового, только что нанятого прибалтийца Литвина Анелюса.

— Я его на место Яшки-кучера привезу в Трикраты, — шепнул доверительно Кондрату хозяин.

— А Яшку куда?

— Выгоню мерзавца. Не хочу больше, чтобы в нашем поселке такая мразь жила.

Кондрат понял, что он принял решение, от которого не отступит. Ему показалось, что хозяин чувствует себя виноватым перед ним и старается изо всех сил как бы загладить свою вину. Ему вспомнилось, как мать передавала ему не то слова отца, не то деда, что Скаржинский очень упертый человек, может быть даже суровым, но в то же время справедливый и совестливый. Взглянув на бледное лицо хозяина, отливающее желтизной от бессонницы, он понял, что внезапное возвращение домой и другие связанные с этим решения, в корне изменившие его прежние планы, достались Виктору Петровичу ценой очень нелегких ночных раздумий. И ему стало жалко этого хорошего, старого человека, старающегося всегда быть справедливым и честным.

Не было и восьми часов утра, когда они уже миновали заставу и помчались на юг по широкому тракту. Рысаки несли вперед их гремящую окованными массивными колесами колымагу. Но Кондрату почему-то казалось, что новый дюжий ездовой Анелюс едет недостаточно быстро.

— Наш новый ездовой недостаточно хорошо знает лошадей. А главное, не охоч он до быстрой езды.

— Я, прежде чем нанять Анелюса, познакомился с его рекомендацией. Он один из самых лучших кучеров столицы. Три года служил князю Щербатову. Этот князь дал о нем хороший отзыв. И не выдумывай, — возразил Виктор Петрович.

— Совсем не выдумываю. Лучшие в мире лошадники, Виктор Петрович, это татары, чеченцы да мы — казаки. У нас знание лошади, их понимание — природное, как говорится, — в крови. Вот он гонит лошадей кнутом, а они у него бегут неохотно. А лошади охотно, быстро пойдут, если почувствуют, что им дали волю. Если они знают, что их не загонят.

— Ну а как же кучеру поступать?

— Если лошади дать волю, то она и без кучера сама знает, как бежать. Если устанет, то пойдет потише. Разрешите мне взять вожжи у вашего Анелюса, я ему покажу сейчас, как лихо и быстро ездить. И не бойтесь — не загоню коней.

— Не загонишь? — недоверчиво усмехнулся в усы Скаржинский.

— Честное слово казака, могу перекреститься.

— Не надо креститься. Возьми вожжи и попробуй.

Кондрат сел на облучок. Анелюс показался совсем не таким дюжим рядом с молодым богатырем. А тот, взяв вожжи, молча отобрал у него и кнут, спрятав под сиденье. Он крепко натянул, а потом ослабил вожжи. Так Кондрат проделал несколько раз, как бы давая понять лошадям, что разрешает им по своей воле двигаться. А затем зычно, но в то же время ласково крикнул:

— И! И, милые, милые вы мои!

И странное дело, рысаки как бы почувствовали руку настоящего конюха. Они вдруг пошли намного резвее, как говорится, «понесли».

Виктор Петрович и Анелюс даже испугалась, но Кондрат повернулся к ним и рассмеялся.

— Не бойтесь! Они так от радости скачут, что им, наконец, волю дали. С версту так повеселятся, а потом приустанут и опять пойдут ровно.

Рысаки скоро опять перешли на ровный быстрый бег.

Кондрат передал вожжи Анелюсу и сказал:

— Только ты кнутом не размахивай. Не порть рысаков. Цены им нет. Так-то без кнута мы быстрее доскачем…

Он оказался прав. Лошади удивительно резво тянули громадную карету-колымагу.

Мчались в Трикраты они самым наикратчайшим путем, чтобы не делать лишних объездов и не задерживаться, проносились мимо больших городов и все больше напрямик — проселочными дорогами. Скаржинский когда-то воевал в этих краях и отлично помнил местность: каждую деревню, местечко, речки, переправы, мосты и броды.

Они быстро пересекли Петроградскую губернию, унылую Белую Русь, истоки Днепра на Смоленщине. Ночевали чаще по небольшим селениям. А вокруг стояла теплая осень, поэтому иногда ночевали, если не было дождя, в карете, где было просторно, как в хате, и было вволю всего, что надо людям: простая, но сытная пища, а лошадям — мешки с овсом.

Кондрат, хотя они мчались и быстро, старался не показывать вида, что нервничает. Это все же заметил наблюдательный Скаржинский: и как у его воспитанника сдвигались над переносицей брови, как он закусывал нижнюю губу, видимо, подсчитывал преодоленные рысаками версты…

Наконец, они оказались в Украине. И сразу как-то повеселело на душе. Может быть, потому, что небо здесь голубее, не так беспросветно обложено серыми дождливыми тучами. Восходы и закаты тут радовали палево-алыми или ярко-пунцовыми, как вишневый сок, красками. В просветах разорванных облаков ночью пригоршнями сыпались с высоты звезды, а днем прозрачными лоскутами трепетала небесная синь. Деревни, селения, городки — стали чаще попадаться на дорогах. Белоснежные хаты-мазанки весело выглядывали из оранжевой осенней листвы садов. Из пышного ее убранства показывались не только домики, но как бы выбиралась наружу и строгая тишина украинской природы, уже приготовившейся встретить суровую зиму. И дождевые прозрачные капли на багряной листве казались порой слезами, которые пролило отцветшее лето.