Юрий Трусов - Золотые эполеты

А теперь Кондрат двинулся прямо мимо садов и огородов в степь по тропке, ведущей к кузне. Подойдя близко к ней, он услышал слабый звон железа. «Мелкой работой занят Варавий», — определил он и не ошибся. Переступив порог кузни, он увидел, что молотобойца Семена не было и Варавий один ударами молотка формировал на наковальне раскаленную поковку. Увидя гостя, кузнец отбросил молоток, отошел от наковальни.

— Вот, покеда ты странствуешь, мы, видишь, чем промышляем. Все мелочью. А что поделаешь? Мой Семен совсем занедужил, — сказал Варавий с каким-то упреком, словно это зависело от Кондрата.

— Благодарствую, Варавий Тимофеевич, что за Богданку мою заступился. — Снял смушковою шапку и поклонился в пояс кузнецу Кондрат.

Варавий молодо блеснул черными глазами, а потом смущенно приосанился.

— Да будет тебе меня благодарствовать. Будет, Кондратко… А этому кучеру Яшке я давно рожу его дегтем хотел помыть. Ну, чтобы не озоровал он… Вот я, значит, его и помыл маленько дегтем-то. А с Богданкой у тебя, я слышал, парень, неладно?..

— Да, совсем плохо. Сбегла она. А куда — не знаю… Вот, буду искать.

— А с чего бы? — Почесал затылок кузнец. — Может, разлюбила она тебя?

— Любит. И даже, очень, — посмотрел ему прямо в глаза Кондрат.

— Так в чем же дело? Отпугнул ее или чем обидел? — допытывался Варавий.

— Не обижал я ее, Варавий…

— Так кто виноват?

— Я во всем виноват.

— Как же так? Не обижал, а виноват? Такого не бывает. Не то говоришь, парень, — развел жилистыми руками кузнец.

— Расскажу. Только вы первый человек, которому я доверяю.

— Да говори, не сумлевайся. Потому что я, не зная, что и как у тебя, и помочь не буду в силах.

Кондрат говорил правду. Кузнец Варавий был для него единственным человеком, кому он доверял. В умении хранить тайну он верил ему больше, чем кому-либо, потому без колебания рассказал, о своем чувстве к Богдане, и о необыкновенной душевной стыдливости ее, и причину, которая, видимо, побудила ее бежать, чтобы скрыть их общее невольное прегрешение, и как он, не получая ее тревожных писем, опоздал помочь любимой.

— Виноват я перед нею и боюсь, чтобы она руки на себя не наложила, — поделился он с кузнецом.

Варавий не сделал попытки его успокоить. Признание Кондрата его тоже встревожило.

— Так вот, слушай, парень. Медлить тебе нельзя ни одной минуты. Потому что я видел твою Богдану три дня тому назад. И знаешь где? В самом Вознесенске, когда ездил на базар железо для кузни покупать. Вот там-то я и увидел ее. Она на возок, что в Одессу шел, садилась с узелком махоньким в руках. Увидала она меня, но отвернулась, а ведь ранее она приветлива была и как где заметит — первая здравствуется. Мне это удивительным показалось. Я подошел к возку, на котором она примостилась, и говорю: «Будь здорова, Богдана. Это ты куда?» А она молчит. Потом в лице изменилась и говорит со слезами в голосе: «Варавий Трохимович, умоляю вас просьбой великой, никогда и никому не говорите, что видели меня. Никогда и никому».

— И Кондрату?

У нее слезы на глазах.

— Не скоро он из своего Петербурга вернется, — говорит. Возок тронулся.

А Кондрату? — я ее опять спрашиваю. Так она на этот вопрос и не ответила. Только сказала:

— Прощавайте.

— Эх, Варавий Трофимович, да что ж вы Богданку тогда с возка не сдернули? И зачем позволили ей уехать! Эх, Варавий Трофимович, какого вы маху дали! — исступленно воскликнул Кондрат.

Варавий с удивлением посмотрел на него. Потом со всей силой своей тряхнул его за плечи.

— Ну чего шумишь?.. Успокойся! Кабы я ведал про беду твою, а то ведь не знал. Но теперь, после драки, поздно кулаками махать. Вот что, друже, теперь без промедления скачи. В Одессу! Понял — в Одессу!

— А коли она не там? Ведь это четыре, почитай, дня, как она в Одессу уехала. Может быть, она не там?

— Только там. Непременно там. Где же ей еще быть? Там и ищи. И скачи туда на самом быстром коне. А такой конь — кабардинский иноходец — у Виктора Петровича имеется, по кличке Ворон. Я его недавно подковывал.

— Но Виктор Петрович просто может мне его не дать.

— Да не сможет он тебе отказать. Раз такое дело — не сможет. Не такой он человек. Понял, друже? Ты что, разве не знаешь его?! — грозно нахмурился Варавий.

В словах Варавия, как и во всем его облике, была уже хорошо знакомая Кондрату убедительность. Она затеплила в нем огонек надежды.

Кузнец взял его за плечи и бесцеремонно толкнул к дверям.

— Быстрей, в усадьбу!

Задыхаясь от бега, Кондрат появился в усадьбе. Пронесся, как вихрь, мимо удивленных ее обитателей, без стука и спроса ворвался в кабинет хозяина. Он не мог сразу вымолвить ни слова. Только отдышавшись, поздоровался со Скаржинским. Тот, глядя на его возбужденное лицо, обрадовался. Виктору Петровичу показалось, что он нашел Богдану, и даже спросил об этом воспитанника.

— Нет, нет, Виктор Петрович! Ее видел кузнец Варавий в Вознесенске, когда она отъезжала в Одессу. Надо туда немедленно мне скакать за ней. Дайте мне Ворона. Дайте, умоляю! — просил Кондрат.

Скаржинский заглянул в его безумные глаза.

— Да ты же загонишь мне иноходца. Ворон арабских кровей, на предках этого коня сам Мухаммед ездил.

— Да что вы, я за такого коня — в огонь и воду… Уберегу!

В это время в кабинете, за спиной Кондрата, раздался голос Натальи Александровны. Это она, увидев Кондрата, вбежавшего в усадьбу, последовала за ним к мужу и услышала его просьбу.

— Виктор, жизнь человека превыше всего и, конечно, любой, самой бесценной, лошади, — сказала она по-французски.

— Мне не коня этого жалко, Натали. Я думаю, что, может быть, ему лучше будет скакать в Одессу на другой, более пригодной для такого путешествия, лошади. Более выносливой и даже быстрой на плохой дороге, — ответил он также по-французски супруге. А Кондрату сказал:

— Я знаю, тебе любую лошадь доверить можно, и Ворона, конечно. Но меня другое, друг мой, заботит. Тебе лошадь потребна для быстрой, но долгой езды. А Ворон, которого ты просишь, он скорее для манежа, для быстрой скачки, но не длительной. А для долгой езды в Одессу надо брать лошадь выносливую, чтобы все двести верст, без передышки и отдыха, могла выдержать. Тут тебе другого коня надо — походного. Такой породы, на которой еще сам Суворов меж черноморскими городами и селениями верхом проносился. А знаешь, на каком коне он быстрее ветра мчался? На казачьем — золотистой масти Донце. У меня есть такой породы конь — Буран. Вот я его тебе и советую, — Скаржинский вопросительно поглядел на Кондрата.

— Что ж, — ответил тот, — я согласен.

Все трое пошли в конюшни, где в стойле находилось более десятка лошадей самых разных пород. И чистокровных английских, длинноспинных серебристой масти, и арабских скакунов, и кавказских, и широкогрудые, покрытые нежной рыжеватой шерстью, с породистой гривой и холкой, донцы. Среди них и Буран. У него были сильные стройные ноги, широкие крепкие копыта, а на лбу — красивая белая полоса.