Юрий Трусов - Золотые эполеты

— Слухай, казак, не надо! — умоляюще сказал Ягоша. — Подожди, не поджигай!

— А чего ждать? Я хочу весь этот сарай вместе с ведьмой, твоей хозяйкой, в дым пустить.

— Да подожди ты, Христом-богом прошу, подожди! — взмолился Ягоша.

— Ну чего ты заскулил?

— Да одумается хозяйка, ей-богу, одумается, особливо если я сам ее попрошу.

— Ты думаешь, что Щука послушает тебя?

— Непременно. Коль я ей одно словечко лишь скажу.

— Не верю.

— Да подожди, послухай меня. Хозяйка моя, Щука, жадная и недаром так прозывается. Ведь сарай-то этот ее, думаешь, ей его не жалко? Чтобы сарай ты этот не спалил выпустит она тебя.

— Так-то она тебя и послушает.

— Не меня, а жадность свою. Жадная она, понял?

— Понял, но вот одно понять мне трудно, чего ты такой шкуре служишь?

— А куда мне деваться? Я из босоты. Она ж меня пригрела, вот и служу. Дай мне сказать ей слово, подпусти к двери, дай поговорить с ней.

— Ну, пес с тобой, иди говори с ней. Только смотри, чтобы все было как надо, а то всех вас спалю.

Кондрат подпустил Ягошку к двери. Но поговорить ему со своей хозяйкой так и не удалось. Запертая снаружи дверь неожиданно распахнулась, и яркий свет от двух ручных фонарей ослепил узников. Они на мгновение даже зажмурились, а Буран так испуганно шарахнулся в сторону, что чуть не вырвал поводья из рук хозяина. Кондрат увидел перед собой высокого плотного седоусого человека в зеленом офицерском мундире. Рядом с ним стояли с обнаженными шашками и фонарями дородные молодцеватые стражники. Лицо седоусого офицера, особенно его черные на выкате глаза, выражали крайнее раздражение.

— Что ты, разбойник, тут творишь? Говори, кто ты такой? — закричал трубным голосом офицер, грозно топорща седую щетину усов.

— Он истинный разбойник, ваше превосходительство, разбойник, — вдруг вынырнул из-за широкой спины седоусого полицейский чин — Аркадий Михайлович. У него в руках была веревка. — Я его, разбойника, сейчас скручу.

Но он так и не договорил, потому что Кондрат в этот миг взмахнул рукой и опустил свою широкую ладонь ему на грудь. Исправник повалился к ногам седоусого. Все это произошло так быстро, что полицейские с обнаженными саблями не успели и шелохнуться, лишь седоусый отскочил на шаг и, выхватив из кобуры пистолет, щелкнул курком. А Кондрат, скрестив руки на груди, в знак своих мирных намерений, сверкнув глазами, промолвил:

— Я вас-то и ищу капитан-исправник. Ищу, чтобы поклон передать от господина камергера и кавалера Виктора Петровича Скаржинского и письмо его вручить вам.

В басовитом голосе звучала такая радость, что ее не мог не заметить седоусый, державший наготове пистолет. Он недоверчиво спросил Кондрата:

— А письмо господина камергера при тебе? — гнев в его словах сменило любопытство.

— А как же! Вот здесь, — хлопнул себя по груди Кондрат и стел расстегивать пуговицы кафтана, чтобы достать письмо.

— Постой! Постой! — остановил его исправник. — Опусти руки по швам! Я сам достану письмо у тебя.

— Да зачем вам беспокоиться?

— Знаю, зачем. А ежели у тебя за пазухой не письмо, а заряженный пистоль? Да и руки у тебя того… Тяжелы больно. Эка ты, братец, исправника оглушил.

— Да я отмахнуться хотел, а он со жгутом ко мне полез, так что это я по праву, — пытался оправдаться Кондрат.

— Ну, ладно, ладно… — усмехнулся исправник. — По праву, говоришь… Давай письмо, если за пазухой оно у тебя, а не пистоль.

— Есть и пистоль, — сказал Кондрат, вытащив конверт и протянув его исправнику. — Ну а зачем мне пистоль? Коли на то пошло, я и без него справлюсь, если надобно.

— Неужто справишься? — спросил исправник, беря у него письмо. — Кто же ты таков? — Его усы опять грозно ощетинились. Он несколько подался назад, оглядывая юного великана.

— Да я Кондратия Ивановича Хурделицы внук.

— Хурделицы?! — воскликнул исправник.

— Ну да! Дед он родной мне…

— Ты смотри! Каков… — Мартынюк изумленно впился глазами в Кондрата. — Да ты и на лицо, и на стать, и на голос, да и ухватка — весь вылитый Кондратий Иванович. Ну, дюже схож. Гей, хлопцы! — вдруг властно скомандовал он полицейским: — Все отставить! Сабли в ножны, а его, — он показал на Аркадия Михайловича, — его благородию помочь до части добраться, чтобы вид он надлежащий имел. Ясно? — он строго глянул на Кондрата. — А с тобой у меня разговор особый, пойдем сначала в харчевню вечерять.

— Это никак мне не можно, — ответил Кондрат и пояснил: — Я ведь с конем.

— Коня сдашь им, — он показал на полицейских, — сберегут, пока повечеряем.

— Не можно. Этот конь не мой, а господина камергера. Я никому его доверить не могу.

— Не можешь? — вдруг захохотал исправник. — Даже полиции не доверяешь?!

— А полиции особо.

— Узнал, значит, хорошо нашу одесскую полицию.

— Куда уж лучше…

— Тогда ко мне домой вечерять поедем. Это понадежнее будет. Согласен?

— С вами согласный.

— Привести моего коня, — приказал он полицейским. — А ты, хлопец, выводи свою лошадь и садись.

Кондрат оседлал Бурана, а полицейские привели серую в яблоках кобылу. В ее мягкое седло грузный Мартынюк уселся легко, со сноровкой опытного кавалериста, и оба всадника поскакали на Манежную улицу, где в небольшом домике жил капитан-исправник.

Такими одноэтажными, как бы собранными из прямоугольных брусков ракушечника, домиками тогда были застроены городские окраины. Из такого же материала сооружались и дворцы, и большие здания центральной части черноморской столицы. Василий Макарович Мартынюк свое жилище построил, как и другие одесситы, — удивительно быстро и добротно как только вернулся в родные края после окончания Отечественной войны 1812 года. Этой быстроте и добротности постройки способствовали два обстоятельства: первое заключалось в том, что Мартынюк за время походов и сражений против наполеоновской армии очень истосковался по «домашнему гнезду», — как он говорил.

Воюя за границей, он наблюдал не без зависти, как благоустроенно живут зарубежные поселяне. Их дома во всех отношениях были намного лучше и привлекательней, чем у него на родине. Кроме того, когда кончилась война, его эскадрон конных ополченцев был расформирован, и он тоже был освобожден от военной службы, его командир Виктор Петрович Скаржинский за свой счет позаботился о своих соратниках-однополчанах.

Тогда все нижние чины, к которым относился и он, эскадронный унтер, получили денежные пособия от щедрот Виктора Петровича. И не только деньгами его ссудили, но командир оказал заботу в устройстве на службу. По рекомендациям того же Скаржинского он тогда и поступил в полицию. Таким образом, у молодого унтера в отставке появились средства, осуществить свои желания — основать свое собственное жилище. Построил он его очень быстро и расчетливо, экономя каждую копейку на материалах, на их доставке. Тем более, что строительные материалы искать долго не приходилось. Они были буквально тут же, под ногами. Замечательный камень — ракушечник, словно облитый солнечным светом, выручал поселян. Его можно было без труда достать из-под земли, обработать топором, обтесать. Из него он и сложил свой домик, а для обработки камня приспособил трофейный массивный австрийский палаш.