Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга третья.

— Ну, чего забоялись? — крикнула она, стараясь скрыть под нарочитой бодростью в голосе собственный страх. — Когда учительшу казнили, небось были храбрые, а как самих прижучили, так и хвосты — промеж ног. Эх, вы, казаки, рви вашу голову, как гутарит дед Хархаль. Слухайте сюда. Винтовки всем сложить в повозку, акромя Петра Ежова и Митяя Грызлова — они будут стрелять в воздух для салюту.

Бандиты разом смолкли, теснее обступая тачанку и хоть не понимая еще, зачем обезоруживать самих себя и стрелять «для салюту», но тем не менее с надеждой глядя на свою атаманшу.

— Лешке с гармонью — на переднюю подводу, пущай веселей играет «наурскую», — продолжала Ольга. — Дорожкин Ефим — на мою тачанку заместо кучера. И полотенце через плечо пусть повяжет. Я буду невеста, вот он, — указала на Микала, — жених. Всем остальным одеться как на свадьбу. Яшка, Гришка и Васька — в бабью одежу.

С этими словами атаманша сбросила с себя набухшую сыростью венцераду, накрыла ею пулемет и, спрыгнув с тачанки, подошла к повозке с награбленными вещами. Порывшись в них, выхватила какую–то кружевную занавеску, накинула себе на голову — вместо фаты. Из окон стоящей напротив хаты на нее со страхом и удивлением смотрели недоумевающие жители: чего это бандиты так спешно переодеваются под дождем?

Вскоре «свадебный поезд» двинулся по улице, оглашая окрестности переливами двухрядки и ружейными выстрелами:

— выкрикивал визгливым голосом выряженный в юбку с жакетом и покрытый цветастым платком любитель коржей с маком, одной рукой обнимая гармониста, а другой — сжимая рукоятку спрятанного в соломе нагана. Его приятель Ванька, предпочитающий из всех закусок домашнюю колбасу со скворчащим салом, скакал рядом на коне, выделывая всевозможные трюки казачьей джигитовки, как это делается на свадьбах. Остальные бандиты горланили кто во что горазд, лишь бы создать видимость основательно подгулявшей компании.

«Как тогда, — подумала Ольга, вспомнив настоящую свою свадьбу, — только без мжички [27] Мелкий дождь (каз.) » Взглянула из–под «фаты» на обнимающего ее «жениха»: у него шапка сдвинута на самые брови, под скулами ходят желваки — нервничает Георгиевский кавалер.

— Гляди веселей, — шепнула, прижимаясь через магазинную часть спрятанного под венцерадой пулемета к его плечу — не очень–то тепло на сыром ветру под кружевным покрывалом, скорей бы уже чекисты!

Встреча с ними произошла за станичной околицей. Впереди ехали шагом всадники, среди которых Ольга сразу же узнала Степана с Дмыховской; за ними постукивала расшатанными колесами та самая лакированная повозка, в которой приезжали моздокские комсомольцы в Стодеревскую на Духов день.

Увидев приближающуюся свадьбу, чекисты остановились, затем отъехали в сторонку, уступая ей, по всей видимости, дорогу. У Ольги замерло сердце: вот она — решающая минута! Удастся или не удастся проскользнуть мимо чекистов? Клюнули они на ее хитрость или сделали вид, что клюнули, а сами сейчас набросятся на безоружных участников этого придуманного на ходу спектакля?

— Покрепче прижимай, чтоб не смерзла! — крикнул кто–то из чекистов под смех своих товарищей, когда тачанка поравнялась с ними, и Ольга поняла, что «прижимать» советовали Микалу ее самое, и что спектакль удался. Мельком взглянула на Степана: он тоже улыбается, провожая взглядом «подвыпившую компанию». Не удержалась, помахала прощально рукой, чувствуя, как вся вспотела от нервного напряжения, несмотря на встречный довольно свежий ветерок. «Слава тебе, господи!» — перекрестилась она трепетной рукой, когда и всадники, и блестящая колымага с вооруженными комсомольцами остались позади.

— Кажись, пронесло, — повернула к Микалу радостное лицо. — Помнишь, как Зелимхан архиереем вырядился и по Владикавказу у всех на виду перед атаманским дворцом разъезжал.

— Еще бы не помнить, если я у него в тот день за кучера был… Смотри–ка, смотри! — приподнялся Микал с сидения, всматриваясь назад. — Они, кажется, поняли в чем дело: поворачивают коней и стрелять начали. Эй, братцы! Оружие свое разберите, хватит ломать комедию! — крикнул он сопровождавшим тачанку всадникам и рывком сдернул венцераду с притаившегося между ним и Ольгой пулемета.

В аулсовете, кроме председателя, никого не было. Время было позднее, и Гапо уже намеревался уйти домой, когда в помещение вошел Товмарза.

— Салам алейкум, — произнес он традиционное приветствие, проходя к председательскому столу.

Гапо ответно кивнул головой и, пригласив вошедшего сесть на скамейку, пытливо уставился в него единственным глазом: зачем пожаловал?

— Как живешь, председатель? Хорошо ли у тебя здоровье? — поинтересовался Товмарза, всем своим видом показывая представителю Советской власти, что ему нет никакого дела до его здоровья и что спрашивает он об этом потому, что так уж ведется исстари.

— Слава аллаху, — ответил Гапо. — А как ты себя чувствуешь?

Товмарза заверил председателя, что чувствует себя неплохо. Помолчали. Потом поговорили о погоде, о последних аульских новостях.

— Народ недоволен тобой, председатель, — наконец приступил к делу поздний посетитель.

— Что я плохого сделал? — у Гапо не промелькнуло и тени удивления на лице от такого сообщения, словно он был к нему подготовлен заранее.

— К казакам в гости ездишь, в коммуну ездишь.

— Ну и что? Они такие же люди, как и мы с тобой.

— Э… сказал, — скривился Товмарза. — Казаки гяуры, а мы мусульмане — правоверный народ.

— Чем же еще недоволен правоверный народ? — всверлился блестящим глазом в хмурое лицо Товмарзы председатель, чувствуя, что разговор об его отношениях с левобережными соседями не самое главное.

— Говорят, собираешься послать в Моздок наших джигитов, — прищурился Товмарза. — Зачем им ехать туда?

— Помогать Советской власти против бандитов.

— Знаешь русскую пословицу: «Свои собаки грызутся, а чужая не лезь». Народ не хочет…

— А может быть, этого не хочет Ибрагим–бек? — п–еребил собеседника Гапо. — Так Ибрагим–бек не народ, а паразит, сосущий народную кровь, как говорил комиссар нашей Шариатской колонны. Если ты пришел ко мне от имени князя, то даром теряешь время.

— Время потерять — жалко, но еще жальче потерять голову, — мрачно произнес Товмарза, поднимаясь со скамьи. — Отныне я мороженой тыквы не поставлю за нее. Прощай, председатель.

С этими словами он направился к выходу. У порога обернулся:

— Запомни, председатель: мороженой тыквы — за твою голову, — и скрылся за дверью.

А спустя некоторое время он уже сидел в сакле Ибрагим–бека и докладывал последнему о только что состоявшемся разговоре. Ибрагим–бек внимательно слушал, многозначительно поглядывая на сидящего в сторонке за ломберным столиком Филипповского.