Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга третья.

— Подсудимый, встаньте! — без тени улыбки на лице обратился «судья» к сидящему у стены на разостланном архалуке новичку, сам располагаясь на нарах между двумя «народными заседателями», внешний облик которых привел бы в трепет кого угодно при встрече с ними в другом месте и при других обстоятельствах. — Ваша фамилия, имя, отчество?

«Подсудимый» поднялся, потупил голову.

— Шкамарда Иван Васильевич, — представился он составу «суда», стараясь как можно скорей войти в роль на потеху участникам дарового представления и его зрителям.

— Вы обвиняетесь, гражданин Шкамарда, в соответствии со статьей…

«Судебный процесс» потек по проложенному веками руслу в соответствии с формой и нормами, предписанными юриспруденцией. Допрашивались свидетели, выслушивались речи «главного обвинителя и защитника». Особенно понравилась присутствующим речь прокурора.

— Товарищи судьи! — вывернул красные от злоупотребления наркотиками глаза Гриша Барсук на чинно восседающий на нарах судейский триумвират, вспоминая, по всей видимости, собственный процесс. — Мне тошно от мысли, что между нами отираются вот такие неуклюжие, я бы сказал, необразованные ширмачи, бросающие зловещую тень на всю фартовую кодлу.

— Я прошу главного обвинителя не увлекаться блатным жаргоном, — бросил реплику «адвокат».

Прокурор смерил защитника презрительным взглядом и продолжал обвинительную речь, подделываясь насколько мог под тон настоящих прокуроров.

— Ведь что он делает, этот сявка, место которому не в тюрьме, а в колонии для малолетних. Он залезает пижону не в скулован, простите, — внутренний карман, где, как вы знаете, находится кожа, то есть, говоря научным языком, бумажник, — а в чердак, — он хлопнул ладонью по своему верхнему наружному карману, — за какими–то дешевыми котлами, то есть, извиняюсь, за бочатами.

— Товарищи судьи, прокурор опять злоупотребляет жаргоном, — вновь выкрикнул адвокат. — Не все ведь знают, что такое бочата.

— А ты хотел, чтоб я их назвал стукалами? — сорвался с торжественно–официального тона прокурор.

— Часами, милейший, часами, — возразил защитник. — Притом, я не считаю эту вещь дешевкой, не оправдывающей соответствующего риска при ее добыче, что само по себе является смягчающим обстоятельством для определения наказания моему подзащитному.

Однако главный обвинитель не клюнул на удочку оппонента и предложил суду в конце своей речи дать обвиняемому «на всю железку».

Очень выразительно и трогательно говорил после прокурора защитник, упирая главным образом на гуманность советского правосудия, а так же на молодость и неопытность подсудимого и уверяя суд, что со временем из него может получиться не только отменный карманник, но и вор–домушник и даже громила. Подсудимый едва не плакал, заверяя в последнем слове граждан судей, что он оправдает их надежды и чаяния, после чего последние отошли к стоящей у двери параше посовещаться перед вынесением приговора.

— Встать, суд идет! — объявил арестант, исполняющий роль судебного секретаря.

Все находящиеся в камере встали.

— Именем… — судья прочитал по памяти приговор, закончив его леденящими кровь словами: — …приговаривается к высшей мере социальной защиты — расстрелу!

Стоящий сбоку «милиционер» нагнулся и рванул на себя архалук, на котором стоял приговоренный к смертной казни. Потеряв равновесие, тот согласно третьему закону механики врезался затылком в кирпичную стену и свалился мешком на пол.

Очнулся Шкамарда на нарах. Кто–то брызгал ему в лицо водой и ворчал несердито:

— До чего же мелкий народ пошел нынче: пальцем тронешь, а он — в обморок. Ну, ну, давай моргай гляделками. Вот так. Молодец! Дыши глубже.

— Иди ты… — Шкамарда оттолкнул похлопывающую его по щеке ручищу, привстав, ухватился за полыхающий огнем затылок: ох, какая адская боль!

Мухин не обиделся. Он даже засмеялся, услышав брань — живой, значит.

— Психуешь? Это хорошо — на поправку пойдешь, — сказал он вполне благожелательно. — Этот дурак, что мильтона на процессе изображал, перестарался малость. Я как староста наказал его за провинность переселением к самой параше. А ты теперь будешь кейфовать на нарах рядом со мной, понял?

С этой поры они подружились. Мухин опекал юного приятеля на правах старшего и физически более крепкого, а Шкамарда в свою очередь щедро делился с ним передачами, получаемыми «с воли от корешей».

— Эх, вырваться бы отсюда, покурортились бы мы в тобою, Ваня, всласть! — мечтательно говорил Мухин, глядя сквозь решетку на мелькающих в солнечном небе ласточек.

Ваня не возражал и даже однажды заявил, что сделать это не так уж трудно при создавшихся обстоятельствах.

— Выдумываешь? — скосоротился Мухин.

— Без понта, — ответил Шкамарда и даже побожился при этом. — Вчера передали с воли, что Терек поднялся до самой верхней отметины.

— Ну и что с того? — удивился Мухин. — При чем тут Терек?

— А при том, что весь город выйдет на аврал. И мы — тоже. Кореш слышал от детдомовцев, что и заключенных, мол, тоже погонят крепить берег.

— Врешь! — вцепился в плечо соседа по нарам Мухин.

— Век свободы не видать, — вновь побожился Шкамарда. — Стихийное, говорит бедствие, может полностью затопить город.

Весь остаток дня Мухин ходил по камере сам не свой от полученной новости, ночь тоже вертелся с боку на бок, рисуя в своем воображении картины успешного побега во время аварийных работ, и когда утром надзиратель, заглянув в «волчок», приказал приготовиться всем к этапу, он даже не обрадовался так, как должен был обрадоваться.

Этап оказался недальним, всего за полверсты от тюрьмы — между Димакинским мостом и канализационной трубой, выведенной в Терек с территории, находящейся неподалеку от берега бойни. Сегодня трубы не видать — она скрылась в мутно–желтой терской воде, поднявшейся вровень с берегами и кое–где вырвавшейся из них. Здесь уже лихорадочно трудились горожане с лопатами и топорами в руках, перекрывая путь набирающему силу паводку. К ним спешили подводы, груженные булыжниками, мешками с песком и кольями. Над разгулявшейся рекой — крики людей, стук топоров и тяжкие вздохи то и дело обваливающихся в воду подмытых течением земляных глыб.

Арестантов поставили отдельно от горожан, окружили усиленной охраной с винтовками наперевес.

— Стрелять в случае чего без предупреждения, — приказал подчиненным начальник конвоя нарочито громко.

— Это как же понимать — в случае чего? — поинтересовался косоглазый взяточник. — В случае если я случайно свалюсь в эту чертову круговерть? Так меня же спасать надо будет, гражданин начальник, а не стрелять, — я ведь плавать не умею.