Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга третья.

— Какой человек?

— Командир сотни, в которой она санитаркой служила. Любила она его сильно. Когда ранен был, от постели не отходила. Такая пара была — загляденье. Да вот беда — командир тот женат оказался. Когда Моздок освободили, он к жене ушел, а Ольге пришлось возвратиться к своему дураку в Стодеревскую. Я сам слышал, как она Денису говорила: «Случись иначе, я, может быть, в Сибирь отправилась бы — не охнула».

— Чтоб она отправилась в очаг Барастыра! — голос у Сона зазвенел вдруг натянутой до предела струной, и в следующее мгновение она метнулась из кухни мимо своего свекра в спальню с прижатыми к глазам ладонями. Следом за нею вышел и ее брат с куском хлеба в руке и выражением растерянности на лице.

— Что это она? — спросил у него приезжий свойственник.

— Кто ее знает, — пожал плечами Казбек. — Как говорит наш Чора, бойся наводнения и в сухом русле. Наверно, жалко стало несчастную женщину. А вы куда собрались, дада?

— Да хотел пойти мальву поискать и заодно коня.

— Зачем конь?

— Конского волоса добыть для лески.

— Вы рыбак? — удивился Казбек. — А разве псаломщикам можно?

— Можно. Да я уже и не псаломщик. Меня архиепископ наш витебский отец Владимир снял с посады.

— За что?

— За вольнодумство и грешную охоту к рыбалке. Я ему говорю, что и апостолы, дескать, ученики Христовы, промышляли рыбным делом, а он мне: «В апостолы метишь, раб божий? А сам со слугами черта связался». Это он мне за то, что я в шалаше прятал политического в семнадцатом году.

— Так ведь и я рыбак! — обрадовался Казбек. — Пойдемте, я покажу, где пасутся лошади, а потом на Терек сходим.

— Пойдем так пойдем. А как же она? — мотнул старый рыболов головой в сторожу спальни.

— А что ей сделается, — махнул рукой Казбек. — Поплачет и перестанет, не впервые, чай.

— Надо бы ее успокоить,

— Кого, Сона? Да ее теперь сам Уастырджи не успокоит, пока Степан не придет со службы. И что я такого оказал? Чудно: хоть не упоминай про эту самую тетку Ольгу — сразу в слезы.

— Видно, не надо и упоминать, раз такое дело, — сделал вывод Шалаш и, выйдя в коридор, стал обувать раки — легкие, сплетенные из ремешков лапти, подшитые снизу сыромятной кожей. «В Белоруссии тоже, видать, не все в сапогах ходят», — отметил про себя Казбек, выходя в коридор вслед за ним и доедая на ходу хлеб.

По городу шли, прячась от горячего солнца в тени акаций.

— И как вы тут живете в этом пекле? — посетовал белорусский житель, отирая взмокшую шею рукавом своей заношенной «вопратки» — кургузого пиджачка из домотканого материала. — И пылюка — дышать нечем.

А Казбек невольно вспомнил украинца Митро, тоже тяготившегося городской жизнью. Где–то он сейчас, его наставник и покровитель?

Возле Духосошественского собора на выходе из Кривого переулка, где выстроились в ряд торговые ларьки старьевщиков с развешанными на протянутых между ними веревках всевозможными носильными вещами, их окликнули:

— Эй, дюша любезни! Пачиму идешь мимо? Вам же надо купить хороший одежда. Заходи пожалиста–можалиста в наш магазин. Продаем все что хочешь на любой рост и цену.

— Зайти нечто? — остановился Шалаш. — А то Степан говорит, что я в своей вопраци на жабрака похож.

— Кто такой жабрак? — не понял Казбек.

— Ну как бы это по–вашему… убогий, нищий.

— По–нашему — ФЫРМАГУАР, — рассмеялся Казбек.

Заметив, что прохожие остановились, владелец магазина, напоминающего своим видом скорее сарай для дров, нежели торговое заведение, выскочил из двери и заулыбался, кланяясь, как японский болванчик:

— Милости просим, дорогой. Оденем, как шаха персидского. Будешь сам носить всю жизнь и еще внукам останется. Пашли выбирать хароший вещь.

Шалаш направился было вслед за приветливым торговцем–армянином с красивыми выпуклыми глазами на черноусом, выбритом до синевы лице, но тут выскочил из соседнего «магазина» другой торговец, одетый в длинный лапсердак с закрученной в штопор изжелта–серой бородой, ухватил покупателя за локоть костлявыми, похожими на бамбук пальцами.

— Как?! Вы такой приличный человек и идете к этому халамиднику? — зашептал он ему в ухо. — Вы купите у него, упаси вас бог, брюки и у вас их снимут на следующей улице и вдобавок еще набьют морду. Это же мошенник и спекулянт.

— Сам ты вор и спекулянт, — обернулся у двери своего заведения армянин. — Вы даже бога продали за сребренники.

— Ну, мы если и продали, так своего. Вам–то какое до этого дело? Выдумайте себе собственного бога и делайте с ним что хотите. — С этими словами торговец потащил растерявшегося вконец покупателя в свои сбитые на скорую руку из горбылей апартаменты. Вслед им неслись проклятия торговца–армянина.

— Вы слышите, он все еще никак не успокоится, да прилипни язык его к гортани его, — укоризненно покачал головой старик. — Он, наверно, и в самом деле думает, что его бебехи это настоящий товар. Ох ун вей мир! Пусть я не дождусь Симхес–тойре [23] Еврейский праздник. , если у него имеется хоть одна вещь, заслуживающая вашего внимания. Более солидной фирмы, чем наша, вы не найдете, упаси вас бог, даже в Одессе, не говоря уж о Киеве… Так, что вы желаете приобрести: пальто, костюм, лаковые сапоги? Ах, в пальто вам будет жарко? В июле, да? А в декабре? Вы что ж, думаете жить только до декабря? Ну–ка, примерьте вот это драповое. Я как будто знал, что придет такой почтенный покупатель…

— Оно ж не налезет на меня, — усомнился покупатель.

— Боже мой! Что он говорит. Такой почтенный человек и такое говорит. Если оно не налезет, пусть не налезет на мою голову моя субботняя шапка.

Шалаш взял пальто, набросил себе на плечи.

— Не, не пойдет. Если надену, оно сразу треснет.

— Чтоб–таки я сам треснул, если такая вещь треснет, — страдальчески скривился владелец вещи.

— Ну, давай попробую… — Шалаш с помощью продавца и Казбека натянул пальто на свои могучие плечи, попытался было застегнуть пуговицы, но тотчас послышался треск, и на спине у него ощерился злорадной ухмылкой лопнувший шов.

— Говорил же, что не налезет, — нахмурился покупатель. — А большего нема?

— Нет, дай бог вам здоровья, — скорбно поджал губы представитель компании «Пиоскер и внук». — Вы–таки выросли, как Самсон. Ох ун вей мир! на целый день задали работы, врагам бы нашим такое удовольствие.

В лавку вошел еще один клиент, снял с себя пиджак и подал старьевщику:

— Меняем, Мойша? Давай придачи на бутылку водки и парадный мундир взамен.

Мойше распялил на руках пиджак, скользйул по нему взглядом и протянул обратно:

— Я же не барон Штейнгель, чтобы за такую рвань давать придачи сорок копеек. Меня проклянут собственные внуки, если я совершу подобную глупость. Двадцать копеек — и выбирай из кучи любой наряд.