Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга третья.

— Водится и еще какая! — встрепенулся задетый за живое местный житель. — Тут сомы по десяти пудов плавают, гусей живьем заглатывают. Это же — Терек! Его воспели в своих стихах поэты Пушкин с Лермонтовым.

Шалаш грустно ухмыльнулся.

— Не видели, стало быть, ваши поэты нашей Двины, а то б они в эту грязную лужу и плюнуть не захотели.

У Казбека дух занялся от возмущения. Он хотел было броситься в атаку за честь своей родной реки, принесшей ему в детстве столько утех и радостей, но тут внимание его привлек сидящий неподалеку в тальниковых кустах рыболов. Что–то знакомое показалось ему в посадке его головы, во всей его напряженной в ожидании поклевки позе.

— Вон видите, рыбак сидит, — сказал он своему недовольному спутнику. — А вы говорите — муть. Пойдемте поглядим, что он там ловит.

— Пойдем, — без особого подъема согласился Шалаш.

Казбек не ошибся, рыболов и в самом деле оказался знакомым человеком, более того — его молочным братом Трофимом Калашниковым. Вот уж кого не ожидал встретить на терском берегу, так это его.

— Клянусь небом, это ты! — вытаращился Казбек на своего приятеля, принимавшего участие в бандитском налете на коммуну.

— Ну я, а что? — поднялся с земли Трофим.

— Ты разве не там… не у них? — в голосе Казбека звучала растерянность.

— А почему я должен быть у них? — нехотя усмехнулся Трофим.

— Но ты же был с ними, тебя видела Дорька да и другие…

— Был да весь вышел. И вообще это долгий разговор, — поморщился Трофим, выразительно взглянув на постороннего человека. Но тот меньше всего прислушивался к их разговору, его больше интересовал кукан, на котором — он это видел — ходила под берегом какая–то живность. Он нагнулся, потянул к себе привязанный к ветке тальника шнур — на его конце вдруг забурлила в мутной воде такая же мутно–серая рыба.

— Ого! — воскликнул старый рыболов, отпуская шнур и оглядываясь на разговаривающих парней. — Ни за что б не поверил, если б не увидел собственными глазами.

— А что я вам говорил, — удовлетворенно улыбнулся Казбек. — Тут и не такого крокодила зацепить можно, а не только усача.

— Как жалко, что нет удочки, — вздохнул приезжий.

— А вы половите этими, — предложил Казбек.

— А как же он? — обеспокоенно взглянул на владельца удочек Шалаш.

— Я уже наловился, — успокоил его Трофим, — с утра сижу. Берите, берите. Черви вон там под кустом в банке, а хлеб с макухой в мешке.

— Вы рыбачьте, а мы с ним сходим за конским волосом, — добавил Казбек, направляясь с приятелем к пасущемуся неподалеку мерину. Судя по тому, как он успешно отмахивался от наседающих оводов, у него был подходящий для лески хвост. Пока шли к нему, Трофим вкратце рассказал, что произошло с ним после злополучных скачек.

— Так это ты его, значит, кинжалом — Семена Мухина? — задумчиво проговорил Казбек, ему было немного не по себе от мысли, что Дорьку спас от бандита именно он, Трофим.

— Ага, я.

— Жаль, что Дорька этого не знает.

— А ты расскажи ей, она и узнает.

— Как же я ей расскажу, если она в Москву уехала.

— Чтo?! — Трофим схватил товарища за локоть. — Зачем уехала?

— За песнями, — потянул локоть из Трофимовой руки Казбек. — На рабфак поступать, вот зачем. Ей Оса рекомендательное письмо дал. Тебе тоже надо куда–нибудь уехать.

— Почему? — удивился Трофим.

— Потому, что Мухин сбежал из тюрьмы и будет тебе мстить. Зря ты его не прикончил совсем…

— От кого узнал?

— Степан говорил. Милиция сбилась с ног, его разыскивая, а он как в воду канул… Гляди–ка, гляди! Рыбак наш чтой–то поймал. Удочка — в дугу, должно, сазан взялся. И пацан какой–то возле него.

— Это Чижик из нашего детдома. В «Эрзерум» за хлебом ходил. Бежим скорее!

Друзья бросились сломя голову назад к Тереку. В руке одного из них развевалась белая прядь волос, добытых из роскошного конского хвоста.

Ухлай вошел в здание райисполкома, отыскал нужный ему кабинет.

— Входи, — мотнул ему пухлой рукой председатель райхлебтройки, увидев в приоткрытую дверь клетчатую кепку и золотой зуб во рту очередного посетителя.

— Баро [24] Привет! (арм.) ! — приподнял кепку Ухлай, проходя к столу председателя.

— А это по–каковски: по–итальянски или по–китайски? — улыбнулся председатель, протягивая вошедшему руку.

— По–армянски, — ответно улыбнулся посетитель и, пожав председательскую руку, уселся на стул. — Зачем звали, Пантелей Григорьич?

Председатель побарабанил по столу толстыми пальцами, переложил с места на место какие–то папки.

— Есть интересное заданьице, — сказал он, делая озабоченное лицо.

Ухлай вопросительно поглядел в председательские, светящиеся умом и хитростью глаза.

— Нужно срочно отвезти в Москву одну вещь, — продолжил председатель и выразительно взглянул на висящий сбоку на стене плакат. Ухлай тоже посмотрел на плакат: на нем во весь формат был изображен паровоз с написанной крупной цифрой 1925 под фарами и лозунгом на передней части котла: «По рельсам ЛЕНИНИЗМА на всех парах к смычке города с деревней!»

— А что за вещь? — поинтересовался Ухлай, переводя взгляд на другой плакат, изображающий рабочего и обутого в лапти крестьянина, с улыбкой жмущих друг другу руку в знак все той же смычки.

— Корзиночка, — улыбнулся председатель, — маленькая и совсем не тяжелая.

— Давайте я отвезу вашу скрипушку.

— Нет, дружок, — онова посерьезнел председатель, — ты мне здесь самому нужен. Подбери–ка кого–нибудь из твоих подопечных.

Ухлай на минуту задумался.

— Есть у меня один, — возобновил он разговор, — его не то что в Москву — в Мадрид направить можно, только…

— Что — только?

— Он в приюте находится, у моего папаши в мастерской доски строгает.

— Рабочий класс, значит? — председатель снова прошелся взглядом по плакатам. — Это даже лучше. А он захочет?

— Мишка? Захочет, если… — Ухлай красноречиво пошевелил большим и указательным пальцами. — Они с дружком давно уже собираются ехать туда учиться, на дорогу деньги копят.

— Ну, это и вовсе замечательно, — председатель удовлетворенно потер руки, похрустел пальцами. — Давай действуй.

— А где корзина?

— Корзину получишь через Родрыгина, — в голосе председателя зазвучали властные ноты.

Ухлай поднялся со стула.

— Висугяром, — сказал он, направляясь к двери.

— А как это понимать? — проводил председатель насмешливо–ироническим взглядом блатного полиглота.

— До свиданья, в переводе с литовского, — блеснул тот золотой коронкой, сделав ручкой и скрываясь за дверью.

Интересно, что хотят отвезти в Москву его хозяева? Ухлай шел по проспекту и думал на все лады о полученном задании. Что корзинка будет наполнена не пряниками, это, конечно, само собой понятно. Но и не наганами, по всей видимости, которые он со своей шпаной похитил в ту памятную ночь из железнодорожного вагона. Хорошо ему заплатил за добытое оружие Пантелей Григорьевич. Страшный он человек, хоть и ласково порой улыбается. Работает в советском аппарате, а дух у него явно не советский. Это чувствуется по заданиям, которые он время от времени дает своему подчиненному. Пахан, старший воровской шайки, познакомивший Ухлая с Пантелеем Григорьевичем, таких заданий не давал. Ограбить магазин, залезть в чужую квартиру, раздеть в роще припозднившегося нэпмана — вот, бывало, и вся работа. А тут: диверсия на железной дороге, в результате которой сошел с рельсов товарный поезд, нападение на вагон с оружием, поджог «Заготзерно». Нет, это уже не воровство и даже не разбой, а что–то похуже, пахнущее политикой. Ухлай зябко передернул плечами, хотя над головой пылало июньское солнце. Черт его дернул связаться с этим председателем…