Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга вторая.

И вот он едет на казачьей телеге по лесной колдобистой дороге, сидя спина к спине со своим тестем Данелом, к этому симпатичному казаку Кондрату, что сидит в задке телеги и время от времени наливает в чапуру чихирь из кубышки:

— Держи, ма халар.

Данел берет в руки чашку и, прежде чем выпить ее содержимое, произносит тост:

— В лесу бегают звери, в реке плавают рыбы — каждый живет там, где ему лучше всего. Пусть и нам, ма халар Кондрат, будет так же хорошо, как белке на дереве, а рыбке в воде.

Старик Чора тоже сидел на телеге и говорил тосты, но это было еще при въезде в лес. Сейчас он лежит в арбе, которую тянет по дорожной колее Красавец вслед за казачьей телегой.

В лесу прохладно. Солнце только что выбралось из древесной чащи и, видимо, само не успело согреться после ночного сна в терской сырой низине. Терпко пахнет прелой листвой. А может, это наносит от чапуры, которую снова держит в руке раскрасневшийся от выпивки тесть.

— А мы проедем здесь? — спрашивает он у хозяина телеги.

— Попробуем, — отвечает тот. — Чем тащиться через Дурной переезд, лучше лесом. Дорога, правда, не дюже, зато вдвое короче. Нам только музгу [20] лесной болотистый ручей проскочить. Давай, брат Данила, ишо по одной за то, чтобы в музге, стал быть, не того...

— Давай, — соглашается Данел и заводит очередной тост: — Пусть как рыбка на дереве...

Степан усмехнулся: его тоже хотели заставить произносить тосты, но он наотрез отказался. «Зачем на свете живет?» — пожал плечами тесть. А Кондрат философски заметил: «Нам больше достанется».

Хорошо все–таки в лесу. После городской духоты. После собраний, заседаний, митингов. Степан откинулся спиной на солому, закрыл глаза. Не думать хоть тут? Но как не думать, если в Совдепе последнее время все сильней разгораются нездоровые страсти и некоторые его члены чуть ли не в открытую флиртуют с представителями из, враждебного лагеря. Какая общность интересов может быть, например, у Игната Дубовских с заведующим военным отделом Казаче-крестьянского совета полковником Рымарем? Ведь не так давно последний, выступая в Городской думе, открыто предложил «немедленно разогнать Советы и расправиться с большевиками». Хотя ничего странного нет в поведении меньшевиков и эсеров. Их соглашательская политика вполне устраивает городскую буржуазию и казачьи верхи. Иннокентий говорит, что даже отец Феофил записался в партию эсеров и отныне в своих проповедях призывает прихожан последовать его примеру, утверждая, что Иисус Христос по своей сущности был социалистом-революционером. Смешно? Нет. И то, что вокруг здания Казачьего совета частенько вьются клубком вооруженные всадники, словно пчелы вокруг своей матки, — тоже гораздо серьезней, чем это кажется большинству членов Совдепа.

Надо бы вновь выбраться во Владикавказ к Миронычу, еще раз посоветоваться с ним. Подумал — и тотчас же перед глазами появилось родное улыбающееся лицо с лучиками морщин на висках у глаз, а на экране памяти — не успевшие стушеваться картины той радостной встречи.

Степан пробыл тогда во Владикавказе несколько дней. Вместе с Кировым побывал на собраниях и митингах во многих районах города и за его пределами. Не везде их принимали с распростертыми объятиями. «Это наше собрание, зачем вы пришли?» — можно было услышать иной раз от представителей других партий и группировок, на что Киров с подчеркнутым удивлением разводил руками и, обращаясь к собравшимся, спрашивал: «Что же это такое? Где же свобода слова? А если я говорить хочу!» И собравшиеся кричали президиуму: «Дать Кирову слово!» Мироныч незаметно подмигивал Степану и шел к трибуне. Уж и доставалось тогда представителям других партий и группировок. Не человек — сгусток энергии. Степан едва успевал за ним: везде у него были дела.

Помнится, встретился им на проспекте издатель газеты. «Сергей Миронович! — обратился он к Кирову после обмена приветствиями, — где вас носит нечистая сила? Я уже забыл, когда в последний раз вас видел в редакции». «Но статьи мои вы видите в газете каждый раз?» — рассмеялся сотрудник редакции. «И когда вы их только пишете?» — пожал плечами хозяин редакции. «По ночам, уважаемый мой, патрон, по ночам, — помахал ему на прощанье рукой Мироныч, — такое уж нынче время. Привет сотрудникам!»

Ну вот, хотел не думать, а думы сами лезут в голову, словно мухи в горшок с патокой.

— А как мы с тобой вчера возле цирка, — донесся к Степану шепот с передка телеги, где сидят и правят лошадьми молочные братья. — Вот так номер, чтоб я помер! Бей свой своего, чтоб чужой боялся! Ты гляди, папаке своему не проговорись, а то будет нам дранцырей обоим. Ты где был, когда пожарники из кишки поливали?

— Под телега сидел, — прошелестел в ответ Казбеков голос.

— А я под сапетку залез, гляжу в дыры: ну и представления, почище чем в цирке. Ха-ха-ха! — закатился Трофим.

Мальчишки некоторое время делились воспоминаниями о вчерашней драке, а Степан слушал, удивляясь в душе, с каких пустяков может разыграться порой кровавая драма. Ах, сорванцы! Они не поделили прореху в балагане, а в Моздоке едва не началась война между казаками и чеченцами. Последние и так предельно возбуждены тем обстоятельством, что до сих пор не разрешен земельный вопрос в их пользу.

— Слушай, ма халар, — продолжал шептаться с казачонком Казбек, — тебя зовут Трофим, а почему, когда дрался, тебе кричал твой друг: «Под микитки его, Нестор?»

— Не Нестор, а Нестеров, — поправил Казбека Трофим. — Это меня в станице прозвали за то, что я хочу быть летчиком, как Нестеров. Ты знаешь Нестерова?

— Не...

— Нестеров — самый лучший летчик во всем мире. Он первый сделал на аэроплане «мертвую петлю».

— А ты как узнал? Кто тебе говорил?

— В книжке читал. Мне ее богомаз дал, он недавно из тюрьмы вернулся — он все на свете знает. Ты аэроплан хучь видел?

— Нет, — вздохнул Казбек — у нас в хуторе нет ни у кого, даже у Тимоша Чайгозты.

— В хуторе... — повторил Трофим с презрением в голосе. — Это ж не арба. Аэропланов, брат ты мой, даже в Моздоке нет.

— Они только в Москве да в Петрограде, да еще, на войне. Я, как вырасту, стану летчиком. А ты кем хочешь стать?

— Не знаю. Наверно, чабаном, как дядька Митро.

Казбек рассказал про свою службу у тавричанского помещика.

— Когда я стану летчиком, возьму тебя с собой в кабину, и полетим к твоему Холоду, — пообещал приятелю Трофим. — Я заложу над его хутором вираж, а ты сбросишь на него бомбу.

— Не, не надо, — испугался Казбек.

— Почему не надо? — удивился будущий летчик.

— В хуторе тетка Христина живет. Очень добрая, хорошая, как мать.

Ребята продолжали еще о чем–то говорить, но Степан уже перестал их слушать, он всецело отдался своим мыслям. Незаметно для себя он уснул — сказалось хроническое недосыпание из–за напряженной работы в Совдепе, — а когда проснулся, телеги уже подкатывала к беленьким хаткам под камышовыми крышами, посреди которых, как чабан среди овец, возвышалась зеленым куполом небольшая деревянная церквушка, обнесенная такой же деревянной оградой. «Где–то здесь живет Ольга, — подумал Степан, увидев возле одной из хат девочку-казачку, месившую босыми ногами глину. У нее круглое, курносое лицо, из–под белого платка выглядывает светло-русая косичка.