Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга вторая.

Гнедые, дружно ударив копытами, понесли тарахтящую телегу по проспекту — только фонари замелькали по сторонам. Вскоре пронеслась справа гостиница Циблова, затем слева — большой двухэтажный дом Тушмалова с узорчатыми чугунными воротами. Уже видна за серыми от пыли макушками акаций раскидистая крона великана-дуба, растущего между казармой к Кирилло-Мефодиевской школой и помнящего проезжавших под ним Пушкина и Толстого, как вдруг словно само небо раскололось над головами — то рявкнул медным басом успенский пятисотпудовый колокол. И тотчас сзади подобно разбуженным этим рокочущим звуком собакам взлаяли пулеметы — один, другой.

— Началось! — перекосился, словно от боли, Степан. — Сворачивай на Кизлярскую, гони прямо к казарме!

Ольга послушно свернула в ближайший переулок.

— Похоже, с колокольни Стефаневского собора стреляют, — сделал предположение один из седоков.

— И с крыши тушмаловского дома, — добавил другой. — Вот гады: по казармам бьют. Слышите, стекла звенят?

В это время телега выскочила на Католическую, соседнюю с главной улицу, и Ольга увидела, как по плацу, на котором в бытность свою джигитовали казаки Горско-Моздокского полка на учениях и смотрах, мечутся в панике красногвардейцы, а из окон казачьей казармы со звоном сыплются на землю разбитые пулями стекла.

— Правь к дубу, быстро! — крикнул Степан Ольге, на ходу спрыгивая со своими товарищами с телеги, и бросаясь к стоящим на плацу пушкам, возле которых суетились красногвардейцы, впрягая в них перепуганных пулеметной трескотней лошадей.

«Господи! убьют за здорово живешь», — вжала голову в плечи хозяйка подводы, увидев, как падают на землю срезанные пулями ветки акаций, и что есть силы ожгла кнутом темный от пота лошадиный круп. Спустя минуту она со своими лошадьми уже стояла под многовековым гигантом и лихорадочно соображала, что же делать дальше: ждать ли Степана или, пока не поздно, махнуть к Форштадтской улице и затем по ней — к отцу в Луковскую.

А стрельба между тем разгоралась не на шутку. К пулеметным очередям присоединились винтовочные выстрелы. Они гремели все чаще и ближе, охватывая территорию казармы полукольцом с юго-восточной стороны. «С базара станичники наступают», — догадалась Ольга, выглядывая из–за дубового, в несколько обхватов ствола. В глаза ей бросилась подпрыгивающая на неровностях дороги светло-зеленая пушка. Ее волокли кто за щит, кто за лафет мокрые от жары красногвардейцы. Среди них она узнала давешнего паренька.

— Давай, тетка, сюда твоих коней! — крикнул он срывающимся от натуги голосом.

— А Степан где? — спросила Ольга, уклоняясь от раскачивающегося, как тележное дышло, пушечного ствола.

— Там, в обороне, — махнул рукой юный красногвардеец. — Он сказал, что пушку спасать надо...

— А где ж ваши кони?

— Пока запрягали, их из пулемета поубивало.

— Цепляйте, чего уж, — согласилась Ольга и сама ухватилась за накаленную солнцем орудийную станину.

Красногвардейцы подкатили пушку к телеге, привязали к ней веревками. Трое из них вспрыгнули на солому:

— Погоняй, молодка!

— Куда погонять–то? — спросила Ольга.

— Гони на Колубашев.

Ольга причмокнула на лошадей, на этот раз они тронули с места без прежней прыти — слишком тяжелым оказался железный довесок. А надо поторапливаться. От казармы уже бегут отступающие красногвардейцы, и шальные пули посвистывают над головами, стучат по крышам домов свинцовыми градинами. Скорей — через Успенскую площадь между собором и конюшнями — к искалеченному молнией дубу, растущему на берету ручья, — за пределы взбесившегося от жары города!

Слева на площади, возле соборной ограды разорвался снаряд. В небо взметнулся столб огня и желтой пыли — вровень с куполом собора. Кони, отчаянно заржав, взвились на дыбы и неуклюжим галопом поскакали к ручью. В ту же минуту воздух огласился дикими криками, и Ольга, обернувшись, увидела, как из Луковской улицы, вынеслась на площадь казачья сотня. Впереди на красавце Милоре с задранной в небо шашкой мчался ее родной отец Силантий Брехов.

Даки проснулась от стука в окно.

— О ангел мужчин! кого это ты привел к нам в такой поздний час? — проворчала она, слезая с нар и выходя в сенцы.

— Прости меня, сестра наша, что разбудил тебя с твоим мужем, но видит бог, я сделал это не потому, что мне стало одиноко в своей сакле, — ответил ночной гость голосом деда Чора.

Даки отодвинула дубовый засов, открыла дверь.

— Даже волк по ночам не от скуки бродит, — подал голос со своих нар Данел, скрипя досками и громко зевая. — Какая нужда привела тебя, брат наш, в мою саклю?

— Нужда привела к тебе не меня, а женщину.

— Какую женщину? — удивился Данел. — Клянусь небом, чужие женщины давно уже обходят мой дом даже тогда, когда наша собственная женщина уезжает к своей дочери в Моздок.

— Казачка приехала к тебе, Данел. Может, ты разрешишь зайти ей к твоему очагу?

Данел гмыкнул, соскочил с нар. Слышно было, как он торопливо натягивает на себя одежду.

— Эй, эта женщина! — крикнул он раздраженно своей супруге, — что ты там ковыряешься? Почему до сих пор не зажгла светильник?

— Никак не найду огниво, хозяин наш, — виновато отозвалась Даки.

— Правду говорят, арба не перевернется — дорогу не расширят. Может быть, после этого ты станешь класть огниво в одно и то же место?

— Ворон солоду наелся, а еж опьянел, — поговоркой на поговорку ответила Даки. — И зачем только мне понадобилось курить ночью трубку?

— Ну ладно, ладно, — примиряюще проворчал Данел, — Я, кажется, положил его на кусдон. Неси сюда быстро...

Наконец зажгли светильник, и Данел увидел входящую в дом ночную гостью. Да ведь это ж Ольга!

— Здравствуй, дядя Данила, — сказала Ольга. Она вся в грязи, даже платок на ее голове покрыт какими–то ржавыми пятнами.

— Здравствуй, дочка, — приложил ладонь к груди хозяин дома. Он успел натянуть на себя бешмет и шапку. — Да будешь ты жить сто лет в счастье, а потом еще столько — в радости. Какие силы небесные привели тебя в мой дом?

— Не знаю, небесные или еще какие, — усмехнулась Ольга и рассказала о том, что произошло в Моздоке днем.

— Чуток не затопли с энтой чертовой пушкой на Дурном переезде, — закончила она свой рассказ, а Данел сочувственно поцокал языком: что правда то правда — гиблое место.

— Наша хозяйка, — обратился он к жене, — открой ворота и распряги лошадей нашего дорогого гостя. Да разбуди Млау, пусть сбегает к Кельцаевым... Ведь не каждый день посещают нас такие радости.

Но Ольга протестующе замахала руками:

— Нет, нет, дядя Данила, не надо распрягать моих коней. Мы сейчас отправимся дальше, покель сюда наши казачишки не наехали. А тебя попрошу вот об чем: возьми к себе на время одного человека. Ранило его в ногу на Дурном переезде. Возьмешь?