Анатолий Баранов - Терская коловерть. Книга первая.

Некоторое время он шел молча, обдумывая, чем бы в свою очередь одарить этого неправдоподобно щедрого парня.

— Знаешь что, возьми кинжал, — от деда мне достался. Хороший кинжал, сам Азе Дегоев делал [28] оружейный мастер из осетинского села Даргавс, славившийся изделиями подобного рода. .

— Да зачем же мне ...кинжал? — отозвался тот. — Стельки или переда кроить? Так ножом сподручнее. Не, кинжал мне без надобности, — и он затянул песню:

— Жену отдать? Пожалуйста! — Данел совсем развеселился. — Возьми эту старую бабу — я себе молодую, красивую найду. И всех девок возьми в придачу — кормить будешь. Только сына мне оставь.

— Всех не возьму, а одну — обязательно, — тоже смеясь, пообещал Степан и продолжил песню:

— Ай-яй, какая красивая песня! — восторгался Данел. — Ну и что дальше? Отдал ему Хазбулат жену?

— Нет, зарезал кинжалом.

— Правильно! Совсем потеряла баба стыд: ночью к чужому мужику бегать. Я б тоже зарезал.

— А сам только что отдавал жену, — прищурился молодой собеседник.

— Э, хитрый какой! — Данел погрозил пальцем. — Если б Хазбулат продал ее или подарил, тогда, пожалуйста, что хочешь, то и делай с ней: хочешь режь, хочешь так ешь, как говорил наш вахмистр Кузьма Жилин. А так — нельзя: чужая баба — чужое добро. Держись правее, а то арбу утопишь! — крикнул Данел, ибо в этот момент Красавец зачавкал копытами, проваливаясь по бабки в вонючую грязь Дурного переезда.

Помимо мужества и находчивости, проезжающий это гиблое, протяженностью в несколько верст место должен обладать крепкими мускулами и незаурядными голосовыми связками, ибо без громогласных понуканий, проклятий и матерщины преодолеть болото, по мнению местных жителей, было невозможно. Сколько порублено и уложено здесь дреколья и хвороста! Сколько оставлено в этих хлюпающих глубинах колес, осей, подметок и хороших настроений от удачной торговли на городском базаре! Вон выглядывает круглым глазом из воды ступица рассыпавшегося колеса, подняв кверху черные спицы — словно водяной вытаращился на отчаянных землепроходцев, изумленно растопырив редкие ресницы. Какой казак или осетин оставил тебя грустной вехой на этой трижды проклятой богом дороге?

— Воллахи! Знал бы, что Дурной переезд совсем дурным стал, опять бы через Колубашев поехал, — посетовал Данел, сидя на всхрапывающем подарке.

Однако на этот раз нашим путешественникам повезло. Лишь в двух местах пришлось Данелу слезть с коня, чтобы помочь Степану вытолкнуть колесо арбы из колдобины. Не прошло и часу героических усилий людей и животных, и вот уже снова под ногами у них твердая, покрытая пылью дорога. А впереди новая преграда — крутой подъем из терской поймы на высокий глинистый яр, служивший когда–то берегом взбалмошному Тереку, русло которого меняется подобно настроению капризной красавицы.

Данел снова соскочил с коня, вдвоем со Степаном стали помогать мерину. Когда они все трое, тяжело дыша, остановились на взгорке, до хутора Веселого осталось рукой подать. Но почему — «Веселый»? Что веселого в облике этого убогого осетинского селения? Ни деревца, ни кустика над серыми, казачьего типа хатенками с камышовыми крышами и турлучными, в лучшем случае саманными стенами.

— А ты посмотри, — показал Данел на идущих в обнимку двух мужчин, — я ж тебе правильно говорил — веселый хутор.

Мужчины только что вышли из ближайших ворот и о чем–то оживленно рассуждали. У одного из них слезла на ухо грязная со свалявшимися космами папаха, у другого развязалась оборка на маче и извивалась за ногой серой змейкой,

— О чем это они? — полюбопытствовал русский.

Осетин прислушался.

— Вон тот, что в мохнатой шапке, жалуется на старшину, — перевел он. — Не дает ему земли под саклю. А он только что переселился сюда с тор. У него большая семья, целых десять человек, а жить негде, живут в шалаше. Старшина ему сказал: «Зачем пришел? Что я тебе свою землю отдам?» А вон тот, у кого лапух [29] мягкая войлочная шляпа. на башке, говорит переселенцу: «Пускай старшина подавится этой землей. Пойдем, Бибо, со мной, у меня есть земля, целых пятнадцать соток. Рядом с моей саклей поставишь свою. Зиу [30] коллективная помощь (осет.) соберем, саман сделаем, такой дом слепим — любой алдар [31] осетинская знать, помещик (осет.) позавидует. Давай зайдем к Гиши Калоеву, еще по одной выпьем, чтоб дом крепкий получился». Вон видишь, Бибо кивает головой — согласился. Может, и мы зайдем к Гиши — коня обмоем, а?

Степан покачал головой:

— Не хочу, кум, Коня ты уже в болоте обмыл, да еще, наверно, и дождем вымоет. Гляди, на западе небо как засинелось.

Данел вздохнул: какой–то чудной этот русский — отказывается от араки. Зачем тогда на свете живет? Знал бы, что пить не будет, поехал бы домой через Колунбашев.

Некоторое время ехали молча.

— А знаешь, ма халар, что я думаю, — вновь нарушил молчание хозяин арбы, — хутор не очень веселый, не веселей нашего. Ну ты подумай, много ли бедняку земли под саклю надо — саженей десять. А ему не дают, говорят, нет земли. Как нет? Почему нет? Посмотри, Степан, сколько ее кругом — ого!

Данел обвел рукой раскинувшуюся во все стороны буроватую, с ярко-зелеными пшеничными полосами степь, над которой плавно кружили орлы, снова вздохнул:

— Земли много — правды мало.

Предчувствие не обмануло Степана. Еще вовсю светило солнце, лаская теплыми лучами пшеничную поросль и наливая ее жизненным и соками, а уже что–то переменилось в природе: незаметно исчезли с неба пернатые хищники, умолк и спрятался в прошлогоднем бурьяне жаворонок, легким ознобом пробежался по разгоряченной спине свежий ветерок, из норы высунулся любопытный суслик, посмотрел на арбу, тревожно свистнул и скрылся под землей; западный край неба быстро наливался свинцовой синью, словно пиявка чужой кровью. Вот она заняла полнеба. И теперь это уже не синь, а черно-белая туча, похожая на вывалянную в грязи собаку, несется по небу, стараясь ухватить оскаленной пастью зазевавшееся солнце. Кто–то выстрелил ей вслед из исполинского ружья. Голубая вспышка стегнула по глазам, и рокочущий грохот пронесся над землей, сотрясая небесные устои. Лежащий на руках Дзерассы Казбек то ли от грома, то ли от попавшей на лицо дождевой капли зашелся в плаче. Солнце скрылось в пасти лохматого чудовища. Сразу стало темно и неуютно в бескрайней степи. Сильный порыв ветра ударил в лицо — будто где–то позади открылась внезапно в одном из горных ущелий гигантская дверь, и образовался сквозняк. Испуганно передернул ушами Красавец, услышав шум приближающегося ливня, повернул голову к человеку, словно спрашивая: «Продолжать путь или остановиться?»