Борис Пономарев - Мустафа Голубич – тайный агент Сталина

В Белграде позднее лето. Манчич и Голубич медленно гуляют по центру города.

– Я так рада, что ты наконец-то забыл про свою Европу и приехал в Белград. У тебя столько работы, что ты редко навещаешь меня. Но я вижу, что тебя что-то беспокоит. Ты купил почти все газеты, точно ждешь какого-то очень важного сообщения. Что ты интересного вычитал в сегодняшней газете, Муйко? Ты так хмыкнул при этом. Я не поняла – расстроился ты или обрадовался?

– Я действительно все время жду плохих новостей из… Германии. Но сегодня меня поразило одно сообщение из Мексики. Газеты написали, что в Мексике убит Лев Троцкий. Ты не любишь политику, но я думаю, ты о нем слышала.

– Ну, не до такой же степени я аполитична, чтобы не знать о Троцком.

– Так вот, его убил какой-то молодой ухажер его секретарши. Возможно, из ревности. Но я хмыкнул не от этого, а от того, что Лев Троцкий как корреспондент бывал в Белграде. Даже написал статью про убийство эрцгерцога Фердинанда. Больше того, он знал одного из участников сараевского покушения – Владимира Гачиновича.

– Ты же его тоже знал? Знал. А что с ним стало?

– Он умер в Швейцарии, в Берне. Ходили слухи, что его убили. Возможно, что-нибудь сказал лишнее. Может быть, тому же Троцкому. Никто не знает.

Елизавета идет некоторое время молча, опустив голову, взволнованно теребя концы шелкового шейного платка. Потом поднимает глаза на своего друга.

– Мустафа, а ты бы смог убить человека?

Мустафа удивленно смотрит на неё. Потом в его глазах читается понимание. Помолчав, словно вдумываясь в вопрос, ответил, тщательно подбирая слова.

– Конечно. Я же три раза воевал. Ты же видела мои шрамы.

– Нет, я не о том… не о таком убийстве… на расстоянии. А человека, которого ты знаешь, ты смог бы убить?

Голубич снова отвечает после некоторой паузы.

– Наверное, смог бы. В каждом мужчине спит воин. Но это теоретический вопрос. Все зависит от обстоятельств. Смотря, что этот знакомый сделал. А почему ты спрашиваешь?

– Да так. Что-то грустно стало от твоих новостей. Скажи еще, ты сам боишься смерти?

– Знаешь, Лиза. Когда ты в течение нескольких лет слышишь над головой вой снарядов и стон мин, каждая из которых может уже в следующую секунду разорвать твое тело на куски, постепенно привыкаешь. Начинаешь все воспринимать как тяжелую работу. Кровавую, но неизбежную.

– А в бога ты веришь, мой дорогой, мой любимый Муйко?

Мустафа в ответ только вздохнул.

– Я буду молиться за тебя. Ничего не бойся. Я так буду молить Бога, что с тобой ничего не случится.

Пара останавливается около небольшого фонтана, вокруг которого бегают дети. Голубич некоторое время с нескрываемой грустью следит за ними. Манчич замечает его грустный взгляд.

– Ты когда-нибудь хотел иметь детей, Муйко? – спрашивает она, прижимаясь к нему.

– Всегда хотел, как и все нормальные люди. Только жизнь мне не позволила. Сначала война. Потом денег не было. Когда я был в России по делам «Красного креста», у меня была там любовь, но та женщина никогда не смогла бы приехать в Югославию. А я никогда бы не смог прожить без моей Сербии и моей Боснии. А потом я встретил тебя, моя любовь.

– А почему бы нам не подумать о детях вместе?

– Боюсь, моя дорогая, сейчас уже немного поздно. Но не из-за возраста. Я новой войны боюсь. Я был в Германии. Я видел, как представители самой цивилизованной европейской нации, которые нас, сербов, за людей не считают, резали евреев и грабили их дома и магазины. Сейчас я смотрю на этих детей и думаю, что ждет их через год или два. Что ждет нас всех? Пойми меня. Новая война будет намного страшней. Мне, конечно, не избежать окопов, а тебя я пошлю в деревню. Это будет самое безопасное место. В деревню, да подальше – в горы. Одним словом, пойдешь, Лизонька, в партизаны.

– Фу, ты так это говоришь, точно уже что-то произошло. Словно война уже началась.

– Да, моя дорогая. Оккупация Польши и есть её начало. Но хватит о грустном. Ты хотела сходить в кино. Извини, я не смогу тебя сопровождать. У меня встреча, но короткая. Помни, я буду ждать тебя дома с бутылкой хорошего вина, поэтому не заводи в кино шашни. Времени у тебя на это не будет.

Вечер. Манчич выходит из кинотеатра и медленно идет домой. Она погружена в свои, видимо, невеселые мысли. Поднимается на крыльцо, тихонько открывает входную дверь и на цыпочках проходит в гостиную. Там она видит Мустафу, сидящего в наушниках перед маленькой радиостанцией, записывающего звуки морзянки. Елизавета испуганно прикрывает дверь и выбегает на улицу. Походив некоторое время вдоль дома, она вновь поднимается на крыльцо, умышленно громко ступая по ступеням. Гремя ключами, она открывает дверь. Распахнув её, Елизавета сразу же попадает в объятья Мустафы.

– Фу! Напугал до смерти. Ты что, за дверью меня поджидал?

– Да, поджидал. Где он?

– Кто? – принимая игру, недоуменно спрашивает Елизавета.

– Как кто? Твой ухажер, который тебя до дома провожал и пытался поцеловать. Вот, всю помаду размазал. Или все-таки поцеловал? Я ему ноги-то пообломаю.

– Успокойся. Я его прогнала. Назначила другой де…

Мустафа не дает ей договорить, зажимая рот поцелуем.

Вновь кабинет Сталина. Вождь слушает своего помощника Поскребышева: «Товарищу Сталину И. В. Группой работников НКВД в 1940 году было успешно выполнено специальное задание. НКВД СССР просит наградить орденами Союза СССР шестерых товарищей, участвовавших в выполнении этого задания. Прошу Вашего разрешения. Народный комиссар внутренних дел Л. Берия.

– Читайте проект приказа.

– «За выполнение особого задания наградить орденами Ленина – Меркадер Каридад Рамоновну, Эйтингона Наума Исааковича; орденами Красного Знамени – Василевского Льва Петровича, Судоплатова Павла Анатольевича; орденами Красной Звезды – Григуловича Иосифа Ромуальдовича и Пастельняк Павла Пантелеймоновича».

Сталин берет бумагу и крупно пишет карандашом:

«За (без публикации)».

Москва. На квартире Каридат Меркадер и Эйтингон. На столе водка, коньяк, вино. Женщина уже много выпила. Она тихо плачет.

– Пей, пей, товарищ Пабло, или как тебя там. Пей! Это вино «Напареули» прислал сам Берия. Читай этикетку. Видишь? Розлив 1907 года. Царское вино. Теперь его пьют главные большевики. Что тише?! Ничего не тише! Кого мне теперь бояться?

Женщина наклонилась к столу и зашептала почти прямо в лицо своему начальнику и любовнику:

– Я им больше не нужна… Меня знают за границей. Меня опасно использовать. Но они также знают, что я больше не та женщина, какой была прежде… Каридад Меркадер это не просто Каридад Меркадер, а худшая из убийц… Постой… Не перебивай меня… Пей, давай! Ты лучше других знаешь, что я ездила по всей Европе, разыскивая чекистов, покинувших родину, чтобы безжалостно убивать их. Я сделала даже больше этого! Я превратила в убийцу моего сына Рамона. Я сделала это для них… Я видела своего сына, выходящим из дома Троцкого, связанного и окровавленного… и я даже не могла подойти к нему… Я должна была бежать от него… А теперь он в тюрьме. И он… боится своих начальников… своих хозяев… Он отказался бежать из тюрьмы, хотя мы легко могли устроить это. Почему? Нет, ты ответь мне, почему? Молчишь. Потому что и ты боишься их… И я боюсь. Они дали мне орден. Спасибо. Орден взамен на мою жизнь.