Борис Пономарев - Мустафа Голубич – тайный агент Сталина

– Успокойся, дорогая, успокойся. Иди ко мне, я обниму тебя. Вот так. Сейчас тебе дают отдохнуть. Но тебя не забыли. Когда нужны будут верные, смелые люди, тебя позовут. Ты еще многое сделаешь.

Сталин со своей женой Надеждой, её матерью и Мустафой Голубичем сидят за обеденным столом. Собственно, обед уже закончился. Мужчины пьют вино из высоких бокалов.

– Это очень хорошо, товарищ Мустафа, что вы познакомились с моей тещей в Кисловодске. Иначе я не имел бы удовольствия узнать вас. Еще по бокалу вина? Кстати, судя по вашим пальцам, вы – курильщик. По-моему вы, дорогой мой Мустафа, курите трубку, как и я. Ну вот, я угадал, – засмеялся Сталин. – А не раскурить ли нам по одной трубке дружбы? А? Вы не против?

Сталин и Голубич сидят в креслах одни в специальной «курительной» комнате. Медленно и со вкусом попыхивают трубками, выпуская длинные струи густого трубочного дыма. Сталин наклоняется совсем близко к лицу Голубича.

– Это очень хорошо, что я узнал тебя, Мустафа, – неожиданно он переходит он на «ты». – Ты настоящий национальный патриот-революционер. Скоро, очень скоро станешь настоящим интернационалистом. Мне, – Сталин делает особое ударение на слово «мне», – очень нужны такие храбрые, такие преданные революции люди, которые не болтают о либерализме и человеколюбии, а действуют, делают любую работу, которая нужна мировой революции. Собирай в кулак своих самых верных и надежных друзей. У меня есть для вас дело. Это непростое дело. Это работа на историю. Такая, которую ты уже делал в Сараево.

Мустафа медленно идет по Красной площади, не замечая ничего вокруг. Его глаза сияют радостью.

Офис ЦК Компартии Югославии в Париже. В комнате Милан Горкич – 1-й секретарь партии, интеллигентный, хорошо образованный человек с приятными манерами. По комнате нервно расхаживает Радолюб Чолакович, поочередно вглядываясь в лица Светислава Стефановича и Петка Милановича, которые внимательно прислушиваются к негромкому разговору Горкича с Голубичем. Мустафа сидит у раскрытого окна со своей неразлучной трубкой в руке.

– Он, видите ли, приехал, чтобы передать нам недовольство товарища Димитрова нашей работой. Боже мой! Я очень уважаю этих людей, но как они могут судить о нашей работе, об условиях, в которых она ведется, только по нашим донесениям и отчетам?

– Я надеюсь, ты этого ему не сказал? – негромко спросил Мустафа, что-то внимательно разглядывая в трубке. – Ты же понимаешь, что этого нельзя делать?

– Ну, не так прямо, но кое-что сказал о том, что сам думаю по этому поводу.

– Он и ко мне приставал. Требовал, чтобы я дал принципиальную партийную оценку положению дел и работе ЦК, – вступил в их разговор Сретен Жуевич.

– И что же ты? – повернулся к нему Голубич.

– Я сказал, что этот вопрос нужно обсудить на общем нашем заседании, где все смогут высказаться.

– Кстати, а что ты о нем думаешь? Ты с ним и его «товарищами» Джиласом и Карделем в Москве встречался? – спросил Мустафу Горкич.

– Так, видел несколько раз в Коминтерне, перекинулся парой слов, но с Иосипом не разговаривал. Да мы с ним никогда и не были один на один. А где он сейчас?

– Сейчас он у Зденека Райха. Проверяет бухгалтерские книги. Центр хочет знать, на что мы тратим партийные деньги.

– Проверяет бухгалтерские книги… коммунист – революционер… какая-то бюрократическая организация. Заседания, протоколы, отчеты, бухгалтерия, канцелярия. Что с вами происходит, други мои. Неужели, без всего этого нельзя сделать революцию?

Дверь в кабинет резко распахивается, входит Йосип Броз Тито. За ним Жуевич с кипой канцелярских папок.

Йосип Броз подчеркнуто деловит, энергичен. Говорит властно, тоном начальника, которому нельзя возражать, за ним можно только записывать мудрые мысли и указания.

– Я просмотрел ваши финансовые документы. Мне кое-что непонятно. Ну, например, как вы умудрились сохранить все деньги, полученные от партвзносов и как помощь? Объясните, на что же вы жили, работали? Или вы не работали?

– Я уже тебя, товарищ Броз, просил не делать преждевременных выводов, а знакомиться с реальным положением дел, – начинает заводиться Горкич. – И, пожалуйста, оставь свой менторский тон. Перед тобой не дети и на партийной работе мы не меньше тебя. Поэтому нас учить…

– Спокойно, учиться всем полезно. Так учил нас Ленин, – лениво возразил Тито, оглядывая лица присутствующих. Его взгляд наталкивается на Голубича. Тот сидит с независимым и незаинтересованным лицом, спокойно покачивая носком начищенного штиблета. Тито хмурится и замолкает. Он явно не хочет продолжать разговор в присутствии Мустафы. Тот понимает, поднимается и медленно, не прощаясь, выходит из кабинета.

– А этот, он что, часто здесь бывает? – спрашивает Броз ему вдогонку.

Все молчат. Наконец, Горкич объясняет.

– У нас двери открыты для всех, особенно для соотечественников. Люди приходят с разными вопросами. А кто и с проблемами. А наших разбросало по всей Европе.

– А этот, чем он занимается?

– Да мы как-то особенно не интересовались. Я знаю, что он работает по линии «Красного креста», но точно не знаю. Ну, так как наши финансовые дела? – сменил Горкич тему разговора.

– Я вот спросил, как вы умудрились деньги сохранить, на что жили?

– Очень просто, товарищ Броз. Мы все полученные суммы положили в разные банки, а живем и работаем на проценты от вкладов.

– Ага. Рантье, значит. Ну, ну.

Рассказывает Чолакович: «Я совершенно неожиданно встретил Мустафу в одном из парижских музеев. Я был с дамой и пытался очаровать ее своим знанием современной живописи, поэтому очень старался. Мою цветистую речь прервал знакомый насмешливый голос:

– Извините, что перебиваю, но не могу не выразить свое восхищение вашей речью, хотя некоторые мысли, по-моему, несколько спорные.

– Дорогой мой… – и я замолчал, потому что не знал, под каким именем Мустафа бродит по Парижу.

Но больше всего меня поразил его вид. Он очень исхудал, запавшие глаза были воспалены. В заметно поредевших волосах появилось много седины.

– Да-да, это именно я, – понял мою паузу Голубич и, повернувшись к моей спутнице, представился ей с полупоклоном.

– Гаврило Стилинович – профессор искусствоведения загребского университета. Друзья, если уж судьба подарила мне эту встречу, позвольте мне пригласить вас на ужин.

Мы расположились в одном из многочисленных ресторанчиков. Мустафа заметно нервничал. Еще в дороге я заметил, что он все время пытается обнаружить за собой слежку. Вскоре мое предположение подтвердилось. Не успели мы сделать заказ, как Мустафа предложил поменять ресторан. Потом еще один и еще. Моя дама устала, не могла понять, что же мы ищем, и попросилась домой. Я с грустью и глубоким состраданием смотрел в лицо моего великого друга. Я понимал, что после нескольких десятилетий нелегальной жизни, этого необыкновенного, выдающегося разведчика настигла профессиональная болезнь – мания преследования. Я знал, что теперь она не оставит его до конца жизни, что, даже находясь среди своих, в своей стране, он будет оглядываться, будет тревожно всматриваться в лица, пытаясь вычислить своего преследователя. Мне было жаль его до слез…».