Борис Пономарев - Мустафа Голубич – тайный агент Сталина

День. Но Мустафа, по своему обыкновению, спит на кровати прямо в одежде. Во сне он видит сцену расстрела Дмитриевича-Аписа. Солдаты стоят кругом. В центре три осужденных офицера. Хорошо видно только лицо Аписа. Он очень нервничает, курит затяжку за затяжкой, едва успевая выпустить дым. Кто-то из командиров расстрельного взвода: «Уже четвертую пачку курит, как выехали».

И вот осужденные уже стоят в приготовленных ямах. Апису её края чуть выше колен. Двое привязаны веревками к столбам, стоящим сзади. Апис не привязан. Оглушительно грохочут выстрелы. От резкого звука Голубич вздрагивает во сне всем телом, словно они действительно раздаются в его номере. Дым рассеивается. Апис лежит, но яма ему явно мала. Голова и плечи на краю. Он шевелится и медленно встает. Ему очень больно. Все его огромное тело сотрясается от боли и ужаса. Мустафа вертится в кровати. Апис кричит солдатам: «Ребята, стреляйте же метче! Давай, давай, не робей! Цельтесь в голову и сюда». Говоря это, он упирает палец себе в сердце. Выстрелы. Апис падает и лежит неподвижно.

Мустафа, тяжело дыша, сидит на кровати.

Ночь. В номер Голубича в гостинице «Люкс» входят военные в фуражках с васильковыми околышами: «Собирайтесь. Быстро. Едем».

– Вещи брать?

– Насчет вещей инструкций не было.

Окна в машине задернуты. Лес. Здание. Входят. Встречает генерал. Заходят в темный кабинет. В углу стол с зажженной лампой. Из-за него поднимается Сталин.

– Извини, Мустафа, не дали тебе спать.

– Ничего, товарищ Сталин.

– Ничего-то ничего, но я вижу, что у тебя очень усталый вид. Ты даже заметно похудел. Иди сюда к этому столику, хочу с тобой выпить хорошего коньяка. Или ты хочешь что-нибудь другое? Может быть, добавить света?

– Нет, нет, товарищ Сталин. Все хорошо.

– Тогда наливай, пожалуйста, и за мной, стариком, поухаживай. Не спорь, я намного старше тебя, но я больше за столом сижу, а ты по всему свету мотаешься.

Сталин хитро прищурился.

– Я ведь про тебя все знаю. Ну, будь здоров, дорогой мой Мустафа. Лимон, лимон бери, очень хорошо после рюмки коньяка, – Сталин говорил, как бы заставляя себя.

– Спасибо, товарищ Сталин. Я хоть и устал, что вы правильно заметили, но я готов выполнить любое ваше поручение.

– А может, все-таки дать тебе передышку? Поедешь на Кавказ, отдохнешь. Ты же знаешь как хорошо на Кавказе? – в голосе Сталина прозвучала едва уловимая грусть.

– Ладно, ладно, вижу, что обижает тебя мое предложение, – Сталин внимательно вглядывался в глаза собеседника. – Время сейчас очень тяжелое. Всем трудно. Но ты очень нужен мне в Белграде, Мустафа. Очень. Дело идет к войне. Очень большой и очень опасной. Мне, если что, очень нужен военный союз с Сербией. Ты понимаешь меня? Ты должен и можешь это сделать. Именно ты, а не Тито. Прошу, поезжай. Я лично тебя прошу. Надеюсь, ты по-прежнему веришь в справедливость нашего дела? Не обижайся, вижу, что веришь, поэтому и прошу, возвращайся в Белград. Но сначала покрутись по Европе. И, пожалуйста, без какого-либо риска. Давай, Мустафа. Я верю тебе. Одному верю.

Был декабрь 1939 года.

Голубич сидит один на скамье в Александровском саду около Кремля. Он погружен в свои мысли, и видно, что мысли эти невеселые:

«Эх, Муйко, Муйко. Сидишь один, живешь один, спишь один. Почему ты один, Муйко?» И добавляет, глядя на Кремль: «И он тоже один, совсем один».

Встает и медленно, очень тяжело переставляя ноги, как-то по-стариковски идет по дорожке сада. Голова его опущена и втянута в плечи.

– Давненько я не видел тебя, друг мой Мустафа, – распахнув объятья, приветствовал гостя генерал сербской армии Душан Симович. – Где же ты все это время пропадал? Ну-ка, дай на тебя посмотреть. Хорош, хорош! Тебе бы сейчас мундир. Я тебя видел только с погонами поручика. А теперь тебе полагается как минимум полковник. Нам тебя очень не хватало. Проходи, проходи, дорогой.

Ответив на приветствие, Голубич проходит в кабинет и останавливается, ожидая хозяина.

– Вот туда, пожалуйста, – указал ему тот на маленький столик в углу кабинета. Столик был накрыт закусками и бутылками.

– Подожди, подожди, не рассказывай. Давай сначала выпьем за тех, кого уже нет с нами. Ты сейчас что пьешь? Наверное, французские коньяки или, чего доброго, виски. Или водку?

– Да нет же, господин генерал. Я родился сербом, им и умру. А вот попить пришлось всего, но я предпочту нашу старо-монастырскую ракию.

– Для старых друзей я по-прежнему Душан. Оставим генерала для молодых. Ну, давай за тех наших друзей, с которыми и умереть было не страшно. А теперь рассказывай.

– Вот и вся моя маленькая «Одиссея», – закончил Мустафа. – Если бы не судьба Сербии, можно было бы и на покой.

– Это ты хватил! Какая в наши годы пенсия? Я вот до сих пор сам летаю и не думаю бросать. Давай еще по одной и к делу. По глазам вижу – дело у тебя ко мне важное.

Проговорили они долго. Входил и выходил адъютант. Что-то менял на столике. Приносил сидящим уже за большим столом кофе. Менял пепельницы.

– Значит, гарнизоны пойдут за тобой. Хорошо у нас разведка поставлена, ничего не знают. Но вы молодцы. Такую работу провели и нигде, ничего не просочилось. Раньше, если что в Сербии готовилось, так первым делом на рынке обсуждали, стоит или не стоит начинать.

– Сейчас можно голову потерять, поэтому язык и прячется за зубами. Все должно быть хорошо. Мы сумеем вывести народ на улицы, а дальше уже ваше дело, военных. Ваш отказ загонять народ в дома заставит их уйти, не может не заставить. А как только уйдут, сразу в Москву. Там уже все готово.

– Помоги нам Бог. Спаси и сохрани нашу многострадальную Родину. Живио Сербия! – поднял руку Симович.

– Живио Сербия! – повторил Голубич.

Интересно перебирать фотографии тех дней – на большинстве из них радостные возбужденные лица многочисленных людей на улицах разных городов Сербии, Хорватии, Черногории, Боснии и Герцеговины. Лозунги: «Да здравствует Сербия. Да здравствует сербское воинство. Сербия и Россия – сестры навсегда». Демонстрации прошли по всем крупнейшим городам Югославии.

А на этой поистине исторической фотографии видно, как кучка министров покидает правительственное здание. Им на смену идут люди в военной форме. А на этой генерал Симович в парадном мундире подписывает какие-то бумаги.

А это уже ночная Москва. В кабинете в Кремле Симович и Молотов подписывают договор. Банкетный зал. К Божину Симичу, стоящему в стороне, с бокалом вина подходит Сталин, предлагает чокнуться.

– Поздравляю и благодарю, господин Симич. Вы хорошо, даже очень хорошо проделали свою часть работы. Передайте Мустафе мои поздравления. Еще раз благодарю, – и неожиданно приблизившись к лицу Симича, добавил с какой-то затаенной завистью, – да-а-а, «Черная рука», – и отошел, оставив оторопевшего собеседника одного.