Густав Эмар - Сокровище Картахены. Береговое братство. Морские титаны (сборник)

Не прошло и пяти минут, как пятьдесят флибустьеров выстроились на палубе корвета.

Офицер встревожился, не видя ни своего капитана, ни товарищей.

– Что это значит? – спросили у Дрейфа.

– Это значит, – грубо ответил флибустьер, – что я – капитан Дрейф и имею честь захватить этот корвет от имени Береговых братьев. И стоит тебе только шевельнуться, – прибавил Дрейф, приставив пистолет к горлу офицера, – я застрелю тебя. Ну, ребята, за дело!

Матросы открыли бочки, в них был порох.

Флибустьер выхватил пистолет и прицелился в одну из бочек.

– Сдавайтесь, испанские собаки! – крикнул он испанским матросам, толпившимся на палубе. – Сдавайтесь, или – клянусь Богом! – я взорву этот корабль!

О сопротивлении нечего было и думать. Испанцы упали на колени. Флибустьеры связали их, точно баранов.

Таким образом Дрейф захватил судно, не пролив ни одной капли крови. Он сиял от радости.

Доблестный Береговой брат прибегал к жестокости только тогда, когда это неизбежно требовалось для пользы общего дела. Обычно, как мы, конечно, понимаем, он был кроток, точно ягненок, и добровольно не убил бы и мухи.

Испанский корвет, так быстро и ловко захваченный, оказался просто подарком судьбы. Экипаж Дрейфа был в полном восторге от проведенной операции. А репутация самого капитана достигла в глазах команды невиданных высот: ясно, что с подобным человеком можно было пускаться на любую авантюру.

Флибустьер обосновался на корвете, оставив на каравелле всего десять человек под командой своего лейтенанта. Потом, торопясь поскорее избавиться от многочисленных пленников, он поставил паруса и направился к бухте реки Гуайякиль.

Можно представить себе изумление и отчаяние дона Пабло Сандоваля, когда он наконец очнулся от мертвого сна и узнал, что произошло. Но поправить дело было невозможно, и ему пришлось мириться со своим несчастьем. При этом он, разумеется, поклялся самому себе, что при первой же возможности жесточайшим образом отомстит флибустьерам.

Между тем два судна быстро шли при свежем ветре по направлению к Гуайякилю. Остановившись против бухты, Дрейф приказал выкинуть испанский флаг и потребовал лоцмана.

Через час лоцман был на корвете. Дрейф вручил ему письмо на имя губернатора и, очень учтиво попросив его поторопиться, отправил обратно после того, как показал своих пленников, перевязанных на манер охапок хвороста. При этом у пленников был глупый вид лисиц, поднятых на смех курами.

Письмо Дрейфа к губернатору в Гуайякиле было лаконичным, флибустьер не блистал красноречием, предпочитая выражаться коротко и ясно.

В этом письме, вернее, записке, написанной невообразимыми каракулями и с фантастической орфографией, заключалось следующее:

На моих судах находятся двести пленных испанцев. Если в течение двух часов вы не свезете их всех на берег, то еще через полчаса они будут повешены.

Губернатор тотчас понял, с кем имеет дело. Он поспешил собрать все лодки, какими только располагал, и немедленно послал их к судам. На исходе второго часа лодки достигли цели. Испанцы подоспели вовремя: получасом позже состоялась бы казнь.

Избавившись от беспокоивших его пленников, Дрейф направился обратно к Панаме.

В условленный с доном Хесусом день он стоял против утеса Мертвеца. Около девяти часов вечера на вершине утеса показался огонь.

Дрейф сел в шлюпку и поспешил к берегу.

Дон Хесус ждал его. На земле лежало с десяток тюков.

– Где же сеньорита? – осведомился Дрейф.

– Она не смогла приехать, – ответил асиендадо. – Мне нужно спасти еще так много вещей! Увезите пока что хоть это.

– А вы разве не едете со мной?

– Любезный капитан, вы должны дать мне отсрочку еще на восемь дней.

– Гм! Это многовато… А как же флибустьеры?

– Говорят, они приближаются, но, разумеется, медленно – дороги отвратительны, а они вдобавок совсем не знают здешних мест.

– Действительно, – согласился капитан.

– Следовательно, – с живостью продолжал дон Хесус, – у нас достаточно времени еще для одной поездки. Согласитесь же на эту последнюю отсрочку, умоляю вас, любезный капитан!

– Видно, придется, – пробурчал Дрейф, – взялся за гуж, не говори, что не дюж… Но знай я наперед, что так будет, ни за что не ввязался бы во всю эту кашу.

– Чего вы боитесь? Уж вы-то находитесь вне всякой опасности, зато мне оказываете бесценную услугу!

– Ладно, пусть снова будет по-вашему, но этот раз будет последним, говорю вам!

– Клянусь!

– Так до встречи через неделю?

– Через неделю.

– Но поскольку за нами могли следить, нам необходимо изменить час нашего свидания.

– Как вам угодно, любезный капитан.

– Я буду здесь в три часа утра, но не заставляйте себя ждать, смотрите!

– Явлюсь минута в минуту!.. Однако мне кажется, что рядом с вашей каравеллой я вижу «Жемчужину»…

– Да, любезный дон Хесус, это «Жемчужина» и есть.

– Отчего же с вами не приехал дон Пабло?

– Он очень хотел бы этого, но не мог.

– Как жаль!

– Он сожалел об этом не меньше вашего, – ответил Дрейф насмешливо. – Однако до свидания через неделю, считая от сегодняшнего дня, ровно в три часа утра.

– Не беспокойтесь, любезный капитан, я, как никто, заинтересован в этом.

– Действительно, это скорее касается вас, чем меня. Прощайте!

– Прощайте!

Они расстались, и поскольку матросы за время их разговора уже перенесли тюки на шлюпку, капитан отправился на каравеллу, не теряя ни минуты. Тем временем дон Хесус уже успел скрыться за утесом.

– Что за редкая скотина! – проворчал Дрейф. – А еще говорят, что скряги хитры.

Капитан не любил терять времени даром. Всю неделю он крейсировал вдоль маршрута следования испанских судов в надежде захватить какую-нибудь добычу. Но его ожидания не увенчались успехом, он не встретил ни одного паруса и в самом, разумеется, отвратительном расположении духа по прошествии означенного срока вернулся на место условленного свидания.

Как и в предыдущий раз, дон Хесус уже ожидал его. Несколько тюков лежало у ног испанца.

Асиендадо был взволнован до такой степени, что Дрейф волей-неволей обратил на это внимание.

– Что с вами, любезный дон Хесус? – спросил он. – Вы так бледны! Я нахожу, что вид у вас престранный. Не связано ли это с вашей дочерью? Может статься, она отказалась ехать с вами?

– Речь тут не о дочери! – вскричал асиендадо с нетерпением.

– A-а! Значит, речь о чем-то другом, – произнес флибустьер невозмутимо.

– Представьте, что произошло нечто необычайное, нечто поразительное, нечто…

– Стойте, стойте! Расскажите мне, в чем дело, но только по возможности коротко и ясно, если, конечно, вы не предпочтете оставить свои тревоги при себе.