Густав Эмар - Сокровище Картахены. Береговое братство. Морские титаны (сборник)

– Тогда велите завязать себе глаза.

Офицер взял платок из рук дона Рамона, сложил его в несколько раз и завязал ему глаза.

– Я готов, – сказал губернатор.

Мигель взял дона Рамона за руку, ввел его во двор и проводил в дом.

– Снимите повязку, дон Рамон де Ла Крус, – дружелюбно приветствовал губернатора Лоран, – милости просим.

Губернатор снял платок и с любопытством осмотрелся.

Он находился в парадной гостиной Цветочного дома. Лоран стоял перед ним в окружении человек сорока суровых оборванцев, опиравшихся на свои ружья.

Дон Рамон, несмотря на свое мужество, содрогнулся.

– Другом ли, недругом ли явились вы сюда, сеньор дон Рамон, – продолжал капитан, – я вам искренне рад.

– Я пришел как друг, сеньор… как прикажете называть вас? – возразил губернатор не без легкой иронии.

– Хотя я имею полное право на титул графа и, пожалуй, еще и более высокий титул, – гордо отвечал молодой человек, – прошу называть меня Лораном или капитаном, если угодно, так как здесь я окружен храбрыми товарищами, среди которых по их собственному выбору занимаю первое место.

– Итак, капитан Лоран, мои намерения чисто дружеские, повторяю.

– Я уже заметил это, – не без горечи возразил молодой человек. – Продолжайте.

– Я желаю прекратить кровопролитие! Я располагаю значительными силами, вы же – всего горстью людей. Как бы храбры они ни были, в таком доме, как этот, долго обороняться невозможно. Согласитесь сдаться и сложить оружие. Даю вам честное и благородное слово, что вы и ваши товарищи будете считаться военнопленными и встретите согласно этому должное уважение.

– Слышите, братья? Что вы думаете об условии, предложенном сеньором губернатором?

Флибустьеры расхохотались.

– Продолжайте, сеньор.

– Капитан Лоран, я вас уважаю, наконец, я в таком долгу у вас, что честь велит мне настаивать. Ваш отказ вынуждает меня прибегнуть к мерам, которых я стремлюсь избежать всей душой. В последний раз позвольте мне напомнить вам о тех добрых отношениях, что существовали между нами. Одумайтесь, вспомните, что на мне лежит священный долг и что огонь, стоит ему возобновиться, может быть прекращен только тогда, когда вы будете взяты в плен или убиты.

– Это все, сеньор?

– Все, капитан.

– Вы упомянули о добрых отношениях, которые существовали между нами… Должен сказать, что только благодаря им я и согласился принять вас. Под моей командой находятся триста человек – отнюдь не трусов, уверяю вас. Оружия у нас в изобилии, провизии тоже. Этот дом не так уж плох, как вы полагаете, и вы удостоверитесь в этом на собственном опыте, если попробуете взять его. Вспомните, какой урон вы уже понесли, взвесьте все хорошенько, прежде чем возобновите враждебные действия. Вот что я вам скажу: хотя вы зачинщик, хотя я не признаю законности вашего указа, поскольку, благодарение Богу, я подданный короля не испанского, а французского, я согласен, повторяю, не сдаваться, но пойти на соглашение, и это – из одного лишь уважения к вам.

– Поясните, капитан.

– Я обязуюсь не нападать на вас первым и оставаться нейтральным за чертой боевой линии до трех часов пополудни. Если до той поры не случится ничего благоприятного ни для вас, ни для меня, мы возобновим бой и положимся на решение свыше. Разумеется, вы останетесь на своей позиции, как я останусь на своей.

Дон Рамон покачал головой:

– И ничего более вы не можете предложить мне?

– Ничего, сеньор… впрочем, прибавлю еще кое-что.

– Говорите, капитан.

– У меня здесь дамы, которые по доброй воле отдались в мои руки, я оставляю их у себя как заложниц. Со временем вы, конечно, оцените всю важность этого факта.

– Как! Вы осмелились…

– У меня не было никакой надобности осмеливаться! Клянусь вам честью, что дамы эти пришли сюда по собственному побуждению, и я, напротив, сделал все от меня зависящее, чтобы уговорить их удалиться.

– Верю вам, капитан, я не сомневаюсь в вашей чести.

– Должен прибавить с сожалением, сеньор, что в числе моих заложниц находится и донья Линда, ваша дочь.

– Моя дочь?! – вскричал вне себя губернатор. – О! Только этого несчастья еще недоставало!

– Простите меня, отец! – воскликнула девушка, внезапно появившись в гостиной и падая к ногам отца. – Простите меня, ведь я хотела спасти моего избавителя!

Дон Рамон, бледный как смерть, устремил на дочь грозный взгляд и сильно оттолкнул ее от себя.

– Что надо этой женщине? – произнес он хриплым голосом. – Я ее не знаю!

– Отец!

– Будь проклята, презренная тварь без стыда и чести, изменяющая своему отечеству ради воров и грабителей! Прочь! Знать тебя не желаю! – крикнул он громовым голосом.

И, не обращая больше внимания на донью Линду, которая лежала в обмороке у его ног, он решительно объявил:

– Завязывайте мне глаза! Теперь, капитан Лоран, между нами – поединок не на жизнь, а на смерть. Прощайте!

Через пять минут перестрелка возобновилась с необычайным ожесточением. Спустя час испанцы перелезли через ограду под градом пуль и ринулись очертя голову на флибустьеров. Ничто не могло удержать яростный натиск испанцев, во главе которых находился дон Рамон, воодушевляя солдат своим примером.

Боевая линия постепенно сжималась вокруг дома, который, подобно грозному Синаю, был окружен вспышками огня и клубами дыма.

Монбар продолжал идти так быстро, как только было возможно, пока наконец не вошел в густой лес. Вскоре дорога стала так плоха, что авантюристы были вынуждены пролагать себе путь топорами. Только благодаря своей неодолимой энергии эти железные люди не отступали, встречая на каждом шагу преграды.

Марш по лесу протяженностью едва три мили отнял целый день.

Вечером отряд кое-как расположился биваком. Легли вповалку, даже не перекусив. Монбар подозревал, что испанский лагерь находится где-то поблизости, и запретил разводить огонь, чтобы не выдать своего приближения. Единственное, что он позволил людям в виде утешения, – это закурить.

На другое утро, чуть занялся рассвет, был отдан приказ выступить. Снова двинулись в путь.

К полудню авантюристы взошли на вершину горы и оттуда увидели наконец испанское войско, которое с таким упорством преследовали.

Войско это в три тысячи человек шло в образцовом порядке. Яркие камзолы пехотинцев и кавалеристов блестели и переливались в жарких лучах солнца. Судя по всему, испанцы были преисполнены воинственного пыла.

Флибустьеры испустили скорее рев, чем крик радости при виде этого войска и уже готовы были ринуться на него, но Монбар предостерегающе поднял руку. Знаменитый предводитель Береговых братьев понимал, что минута решительного боя еще впереди, и не хотел излишней поспешностью поставить под сомнение успех экспедиции. Он приказал тотчас разбить лагерь. В это время суток он не хотел завязывать сражения – лучше было дождаться следующего утра и выступать на рассвете.