Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

– Узнаю мидян строптивых по ретивым их коням! Мысли и оборот речи – все мне указывает на Холлидея. Неужели и он пустился в эмиссары? Вот кому я не советовал бы встретиться при штурме с нашим милым графом Беркутовым. А как относятся в лагере к моим телеграммам о ходе осады?

– Я буду говорить только о себе и чистосердечно признаюсь, что не ожидал такой правды в военных реляциях.

– Особенно в моих, не так ли? В донесениях к государю я не убавил ни одного раненого и не присчитал неприятелю ни одного убитого. К счастью, государь относится ко мне с беспредельным добродушием. Зато масса военных радуется моим неудачам и предполагает, что Геок-Тепе будет моей гробницей.

– Вы расположены сегодня к меланхолии?

– Я не скрыл о понесенных мною потерях – и вот результат: мне уже навязали ментора для преподавания мне военной науки. В менторы назначили человека, нажившего себе на канцелярских стульях до того расстроенную печень, что он не может сесть на коня. И это будет руководитель осады и предстоящего штурма, ха-ха-ха! Но бог с ними… разумеется, я разгромлю крепость, прежде чем он высадится в Красноводске. Скажите лучше, в унынии ли лагерь?

– Лагерю скучно, но уныния незаметно.

– Говорят ли, что я нарочно создал текинское сидение?

– Да, говорят, будто вы тянете осаду ради эффектного штурма.

– В этой догадке есть по крайней мере здравый смысл. К сожалению, и здравый смысл забывает, что мир цивилизации должен покорить Азию раньше, чем она научится делать берданки. Давно ли было время, когда русский приказчик отсиживался в караване от нападения степняков с самоварной трубой в руках? Еще в черняевскую эпоху азиаты верили, что когда русские кричат «ура», то у них выскакивают пули изо рта. Вот здесь, на этом месте, где мы с вами разговариваем, наш отряд потерял двадцать восьмого августа семьдесят девятого года четыреста пятьдесят человек убитыми и ранеными, в том числе одними убитыми семь офицеров, да столько оружия, что наши револьверы продавались за бесценок на базарах Персии и Хивы. Правда… – Михаил Дмитриевич приостановился, возобновляя, видимо, в своей памяти хорошо известные ему подробности неудавшегося штурма. – Правда, людей послали тогда на штурм без лестниц и без фашин и вообще без всяких приспособлений. Вы видите стены, теперь они выше тогдашних, но все-таки возможно ли взлезть на них при помощи одних штыков? Господа командиры думали иначе и вступили в бой с невозможностью. Гарнизон, видя, что стены прекрасно защитят сами себя, бросились на вылазку с решимостью истребить врагов. Наши отступили, пожертвовав… многим, очень многим! И вот мне уже приходится бить азиата не по воображению, а по загривку, и, право, кто думает, что я затягиваю осаду для эффекта или для приумножения лавров, тот не понимает, чем может отразиться на нашем положении в Азии повторение двадцать восьмого августа. Теперь я веду войну батальонами и ротами, но в случае неуспеха сюда придется вести корпуса и армии. Таково значение подъема духовных сил в народной обороне. Даже и теперь, по одним только слухам о моих потерях, у нас за спиной волнуются и иомуды, и гокланы, а Афганистан прет прямо на Калугу!..

– Но день штурма все-таки близок?

– Пока не знаю. Без минного взрыва я не рассчитываю на успех. Необыкновенная храбрость теке заставляет меня быть осторожным. Дайте им наше оружие, и шансы будут неравны. По духу они герои и только по средствам и знаниям младенцы. Идти без солидной подготовки на штурм с моими пятью тысячами штыков значило бы искать поражения. До свидания, дорогой Борис Сергеевич, спасибо за визит и за статские речи. Возвращайтесь, пожалуйста, назад не площадкой, а траншеями.

Несмотря на многократную встречу грудь с грудью, оба враждовавших стана не успели составить определенного понятия о силе своих противников. На стороне Теке было много удач: бой в садах ханум, смерть генерала Петрусевича и успехи двух вылазок, но затем Аллах прогневался и послал 4 января большую потерю в людях.

Желая исследовать нравственную силу гарнизона, командующий решил открыть в стене пробную брешь. Батарея расположилась с этой целью всего в тридцати саженях от стены. С раннего утра восемь ее орудий принялись посылать снаряд за снарядом, под ударами которых сухая глина брызгала во все стороны своеобразными фонтанами. Через час беспрерывной толчеи образовались в стене расселины; одни глыбы валились в крепость, другие в ров. Через два часа чугун пронизал уже всю толщу стены и открыл эспланаду крепости.

Здесь легко было подметить необычайное мужество теке. Видно было, как после каждого выстрела сотни рук вскидывали обратно землю на только что разбитую позицию; женщины не отставали от мужчин.

Узелкову так и хотелось вскрикнуть: «Браво, теке, браво!» А теке ложились в это время за обвалом стены в виде нивы, урожай которой принадлежал ангелу Израфилу. Как только замолкла батарея, бреши не существовало, она была заделана до верхнего уровня стены!

Теперь только пушечная культура столкнулась с беззаветным мужеством, стоившим рукоплесканий. Оба стана узнали наконец силу своих средств. После пробного испытания отряд перестал подозревать командующего в том, что он тянет осаду для усиления эффекта, и примирился с мыслью о необходимости ожидать окончания мины.

Мина сделалась вскоре центром общего внимания. Прогулка к ней из лагеря считалась обязательной для каждого, кто пренебрегал пальбою зембуреков. Минеры были героями дня. Стоило одному из них показаться на божий свет, как на него обрушивалась вереница вопросов:

– Быстро ли подвигаетесь вперед?

– По два фута в час, вашебродие…

Минеру было не до расспросов. Ему хотелось подышать свежим надземным воздухом, чтобы с облегченной грудью вновь нырнуть в непроглядную тьму.

– Как велико расстояние до крепостной стены?

– Капитан Маслов сказывают, что теперь попадем в самую точку.

– А разве была ошибочка?

– Не могу знать…

– На какое количество пороха готовите камеру?

– Капитан Маслов сказывают…

– Чем вы там дышите? У вас сломался вентилятор, а запасного не взяли?

– Не могу знать…

Полакомившись воздухом, минер быстро исчезал в беспросветной галерее, предоставляя любознательной публике разойтись или ожидать появления другого минера с тем же традиционным «не могу знать».

Наконец отрядный инженер донес командующему, что мина готова и что к ночи на 12 января он зарядит камеру по всем требованием пиротехники.

В полночь на 12 января адъютанты командующего и ординарцы роздали диспозицию, определявшую общий план предстоявшего штурма.

«Завтра, – объявлял командующий, – имеет быть взят главный вал неприятельской крепости у юго-восточного угла ее…»