Владимир Череванский - Любовь под боевым огнем

Побуждаемый осторожностью, внушенной твердостью духа, проявленной защитниками Голубого Холма, командующий не предполагал взять всю крепость в один прием и даже опасался, что колонны нерасчетливо ввяжутся в дело.

– Командующий требует останавливать натиск людей внутрь крепости, – добавляли адъютанты, раздавая диспозицию. – Натиск разрешается только при очевидности победы и бегстве неприятеля.

«Для штурма назначаются три колонны, – говорилось в диспозиции. – Первая, под командой полковника Куропаткина, овладеет обвалом, какой будет произведен взрывом Великокняжеской мины. Вторая, полковника Козелкова, овладеет артиллерийской брешью. Третья, подполковника Гайдарова, произведет демонстрацию у стены Баш-Дашаяк. Резервы останутся в моем распоряжении. Всей артиллерии действовать по крепости…»

Кто из участников штурма не бросает накануне его мысленный взгляд на прожитое? У кого нет там, далеко, сердца, которое застынет, а может быть, и навсегда замрет при вести о катастрофе? Канун штурма – это подведение итогов всему душевному и сердечному. Одни из участников предстоявшего боя подводили эти итоги прощальными, нервно набросанными строчками. Другие – теплым взглядом на медальоны и амулеты. Люди же с крепкими верованиями меняли белье и заботливо оправляли на шее тельные кресты.

Теке также чувствовали приближение решительной минуты. Накануне штурма они получили грандиозное предостережение: два беззаветной храбрости молодых офицера – мичман Мейер и поручик Остолопов – расширили пробную брешь в стене взрывом динамита и пироксилина. Поручение это они исполнили добросовестно до того, что напор образовавшегося газа подбросил Мейера на воздух.

С крепостных стен было видно необычайное в лагере движение. Через траншеи перебрасывались мостики, артиллерия выдвигалась на позиции, выставлялись целые склады патронов. Колонны уплотнялись, каждая имела по оркестру; митральезы служили им дополнением.

Всю эту ночь реяли над Голубым Холмом крылья ангела Израфила, спустившегося на землю из неведомых высот за сбором душ правоверных. Чувствуя его холодное веяние, правоверные обратились к людям Писания за амулетами, предохраняющими дух и тело от направленной против них вражды. Такими амулетами надежно служат рукописные суры Корана под названием «Дневной рассвет» и «Люди». Впрочем, наиболее верующие, не ограничиваясь двумя сурами, повесили себе на шеи целые Кораны миниатюрной печати. Ангел Израфил должен был это видеть и понимать.

Наступавшие события вызывали особые заботы Суфи и всех людей Писания.

– Ступайте во врата геенны и оставайтесь там навеки! – провозглашал, чуть только забрезжил дневной свет, Суфи, обратившись лицом к гяурам. – А геенна, какое это презренное местопребывание для гордых!

– В садах Эдема, – возвещал Адиль на другом участке стены, – куда будут введены пострадавшие за веру, текут реки, и правоверные найдут там все, чего пожелают. Принявшие смерть будут совершенно довольны, когда ангел Израфил, собирая свою ниву, скажет павшим колосьям: «Да будет с вами мир. В награду же за ваши дела вы войдете в рай!»

Юз-баши, есаулы и все подручные сардара обошли еще до рассвета подземелья и кибитки с призывом к оружию. Наступили минуты тяжелых испытаний.

– Правоверные! – напоминали люди Писания, обходя сгущавшиеся возле стены толпы защитников Голубого Холма. – Пророк сказал: кто обратит спину в день сражения, тот будет подвержен Божьему гневу. Его жилищем будет ад. Какое это страшное жилище! В огне Аль-Готама, ужаснейшей из всех частей ада, будут собраны все муки и мучители… со змеями в руках… и все ленивые и трусы испытают на себе власть Сатаны…

Четверовластие распорядилось, чтобы в случае нападения гяуров семейства Теке залегли в подземелья, но Улькан-хатун не подчинилась этому приказу. Даже курице приказано Аллахом защищать своих цыплят, а как же она не выступит на защиту женщин и детей Теке?

Гонцы прибывали к сардару ежеминутно. Все они подтверждали единогласно, что гяуры поспешно и явно передвигают людей и пушки с места на место и готовятся к решительному удару.

Демонстративная колонна Гайдарова, выступив чуть свет против западной стены Баш-Дашаяк, привлекла к себе общее внимание гарнизона. Некоторое время сардар колебался, куда ему направить главные силы. Правда, мельничную калу уже разбивали на его глазах гранатами и даже как будто бросились к ней на штурм, но Тыкма и сам штурмовал в былое время хорасанские крепости.

«Нет, – решил он, – там врагу нечего делать. Он обрушится на восточную сторону, куда смотрят его пушки и куда идет его подземный проход».

Утвердившись в своей догадке, он направил к опасному месту избранные сотни под начальством Хазрет-Кули-хана. Свой же боевой значок – высокое древко с конским хвостом под молодой луной – он укрепил на высшей точке холма. Отсюда могли быть видны все подробности предстоящего боя.

В одно время с наступлением демонстративной колонны открыла огонь и брешь-батарея по тому месту стены, которое было изранено для пробы чугуном и пироксилином. Тридцать орудий направили в эту точку свои жерла. Снаряды их вылетали так быстро, что сталкивались на лету и вгоняли друг друга в стену.

Образовалась неистовая толчея.

Не прошло и получаса, как под беспощадным натиском бешеного чугуна блеснул сквозь всю толщу стены просвет, вызвавший у брешь-батарейных виртуозов усиленное старание. Следующая сотня снарядов обратила просвет в расселину, сверкнувшую зигзагом от гребня и до подошвы стены. Повалились целые глыбы. Открылись ворота, становившиеся с каждым залпом все шире и шире…

А там, за воротами, стояла живая сила, не желавшая сторониться перед пролетом разгоряченного металла. Там люди закрывали пролом своею грудью. Теке глубоко верили, что ком земли, брошенный в лицо гяуру, пролагал путь в вечно радостный дженнет. У кого не было лопаты, тот взбрасывал глыбы земли руками, и обвал бреши то повышался, то понижался, смотря по тому, кто брал верх – самоотвержение человека или пушечный снаряд. Трупы ложились вперемежку с пластами земли.

Увы, металл осиливал дух человека!

Суфи это ясно сознавал и, взывая к Аллаху на гребне стены, уже скорее усовещевал гяуров, нежели грозил им муками ада.

– О неверные! – провозглашал он дрожащим от волнения голосом. – Если вы перестанете сражаться первые, то это будет вам выгодно. Если вы воротитесь, мы тоже воротимся. Ваши хитрости ни к чему не послужат, ибо Бог с правоверными.

Суфи не знал, что в это время инженер, заведовавший минной галереей, читал уже приказ командующего: «Через полчаса по получении сего взорвать великокняжескую мину».