Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа

Напевала Хаджар, по тесной камере расхаживала твердо, по-мужски. И как только густела ночная тьма, снова бралась за начатое дело, с неженским упорством трудилась, копала потайную, ловко скрытую лазейку под стеной. Назло всем оставалась в решимости самостоятельно в одиночку совершить побег! Как пришла к такой мысли — она теперь и сама не помнила.

И спасибо Лейсану — передал ей железяку, которая в ее руках то в лопату, то в кирку кованую обращалась и вгрызалась в землю тюремную. И трудилась она молча, со львиной яростью. Триста узников поддержали ее, триста сердец вдохнули в нее отвагу и решимость! Триста голосов, триста дыханий, триста гневных кличей, звонов цепей гремящих: «Свобода! Свобода!» и могла ли быть большая гордость и подмога для Хаджар! Мог ли быть дар дороже и бесценнее!

Но как повернуть дело, чтобы кровь дорогих друзей-соратников уберечь, а вражью пролить? Чтобы дети друзей не остались без призора? Чтобы ни одна мать, ни одно дитя не виноватили и не проклинали Хаджар?

Начальник сыскного отделения, вылетев из кабинета наместника, уже за ореховой дверью оглянулся и чертыхнулся. Бегом он добрался до своей канцелярии. И тут же созвал советников, чиновников в мундирах и сыщиков в штатском, взял их в оборот, прижал как следует: как, мол, вы, такие-сякие, допустили это. Куда глядели, рты разевали, ворон считали, что ли? Главнокомандующий раньше нас о бунте в гёрусском каземате узнал! А мы только-только очухались, хватились, глазами хлопаем, только-только мозгами шевелить начинаем.

Начальник распалялся:

— Я обязываю вас впредь действовать так, чтобы первыми узнавать обо всех событиях на местах. Ушки на макушке! Нюх да глаз! Вот что требуется! Чтоб впредь не краснеть со стыда! Ежели мы, — рубанул он воздух тяжелой рукой, ежели мы исполняли бы свой долг перед отечеством подобающим образом, то пресекли бы зангезурскую крамолу в самом начале, и не разгорелся бы сыр-бор из-за узницы-разбойницы!

Бушевал генерал, кричал, ногами топал, а про себя помнил о том, вполне возможном, обстоятельстве, что его слова могут быть доложены наверх кем-то из присутствующих агентов. — Мы должны быть сторожевыми псами империи, оберегающими ее внутреннюю безопасность. Мы обязаны верным служением снискать высочайшее доверие. И этого мы можем достичь только под руководством и милостивым покровительством его высокопревосходительства нашего главноуправляющего! Потерять его доверие — значит, потерять доворие высшей власти. Будь мы на высоте положения, не пришлось бы мне, в мои почтенные годы, краснеть перед его высокопревосходительством, дрожать, как осиновый лист, пробкой вылетать из кабинета! А все из-за вашей нерадивости, равнодушия, тупости! — Он обвел оценивающим, пронзительным взглядом весь разношерстный свой персонал, ощущая в равной мере начальственный зуд и верноподданнический пыл: — По вашей милости, господа! По вашей! Вы тут вот вместо дела предаетесь кутежам, кахетинское лакаете, не просыхаете. Вам и дела нет, что вокруг творится! Там, за Тереком, абреки бесчинствуют! Тут, в Зангезуре, Гачаг Наби распоясался со своими головорезами! Мало того, что благоверная в каземате смуту сеет! Генерал отер пот со лба и обвел притихшую компанию злым взглядом:

— Что в рот воды набрали?

Все вскочили на ноги, вытянулись в струнку — офицеры охранки, осведомители, сыщики.

— Учтите: буду к вам беспощаден во имя высших государственных интересов.

— Слушаемся…

— Врете!

— Но, позвольте, ваше превосходительство, — робко пытался возразить кто-то из офицеров. — Почему вы столь худого мнения о нас?

— Потому что знаю я вас, как облупленных! Привыкли к моей доброте…

И тут генерал неожиданно ухмыльнулся, хохотнул. У всех отлегло от сердца. «Пронесло!.. Его превосходительство стращает только, а понимать — понимает нашего брата…»

— Пить не возбраняется. Только пить надо в меру. Умеючи. А не напиваться до положения риз, черт вас подери! Да еще при исполнении служебных обязанностей.

Сыщики и агенты приободрились, повеселели.

— Так точно, ваше превосходительство. Пить в меру и умеючи…

— Если впередь замечу хоть одного «шатуна»… — генерал напустил на себя свирепый вид, — … разжалую немедля… Понятно?

— Так точно, ваше превосходительство!

— Вы только подумайте, до чего дошло: обнаружен и портрет разбойницы этой, Хаджар, изъяли у грузин, наших единоверцев!

— Должно быть, любуются просто. Хороша… — хихикнул прилизанный в штатском.

— Глупости! — вспылил генерал.

— Почему ж…

— Какая к черту красота! Это сочувствие! Из разбойницы чуть ли не икону сделали! Как же, героиня, против власти пошла, в каземате беспорядки учиняет. А то — красота? — Генерал снова тучей нахмурился. — Это еще цветочки, ягодки будут потом. И вас за такое попустительство по головке не погладят! И вашего покорного слугу. — тоже. Может статься, кое-кого, — он посмотрел многозначительно, — и под суд отдадут. Позагорали под кавказским солнцем, дескать теперь погуляйте-ка на сибирском морозце!

Все подавленно примолкли.

Генерал, оставив оконфуженных и поникших подопечных стоять, покинул кабинет, вышел на улицу, сел в фаэтон, запряженный двумя вороными, и укатил домой. «Всюду — кровь… — думал он по дороге. — Всюду — предательство. И еще эта Хаджар… бунтарка… Господи, помилуй! Упаси от высочайшего гнева…»

Главноуправляющий просматривал представленные ему начальником полицейского сыска папки с шелковыми тесемочками и грифом «совершенно секретно». Сперва было взялся за дело об уроженке села Мовлу Зангезурского уезда Хаджар Ханали кызы, да раздумал, решив ознакомиться с положением дел в других уездах и губерниях. И, листая сводки, реляции, выписки, убедился, что нет такой губернии, где бы ни имели места события, сходные с происходящими в Зангезуре, — и бунты, и покушения, и нападения на должностных лиц, — ах, этот строптивый, неуемный Кавказ! И при таких фактах отнюдь нельзя считать благополучными дела администрации на местах и полагать, что главноуправляющий в должной мере использует вверенную ему власть и чрезвычайные полномочия на этой огромной территории.

И Северный Кавказ, и Дагестан, и Закавказье — везде было неспокойно… И там, в глуши, в Зангезуре, гляди-ка, о Хаджар-бунтовщице песни поют, дастаны слагают… Уподобляют ее сказочной птице «самандар», которая и в огне не горит, и в воде не тонет…

А послушать официальные рапорты генерал-губернаторов — тишь да гладь… Врут! Скрывают! Сознательно скрывают! Дескать, в церквах и мечетях денно-нощно возносят молитвы во здравие и честь его императорского величества, благословляют высочайшее милосердие, справедливость и радение о подданных, сочувствие народам и народностям…