Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. После урагана

И еще много самых разных мыслей приходило в голову лейтенанту Задонову. Он был уверен, что ничего подобного не может придти в голову ни капитану Красникову, ни капитану Обручеву. Они умеют воевать, но вряд ли умеют глубоко мыслить. К тому же человек, подверженный влиянию среды, в которую он попадает, попросту не владеет основами диалектики. Впрочем, это дается не каждому. Умение логически мыслить — это талант, сродни таланту поэтическому и любому другому, а талант логика и диалектика у Ивана Задонова обнаружился еще в детстве. Не зря же ему все — в том числе и отец — советовали идти в университет. А он — вопреки ожиданиям окружающих — выбрал военно-политическое училище, потому что, основываясь на своей способности, пришел к выводу, что только в армии особенно тесно переплетается теория и практика созидания нового общественного строя, только через армию на современном этапе можно оказывать наиболее существенное влияние на все остальное общество, потому что армия — это наиболее здоровое и дееспособная часть населения страны, которое, пройдя армейскую школу, понесет в себе ростки нового в гражданское общество, в свою очередь постоянно требующее соответствующего воспитания и политического регулирования, и, следовательно, место его, Задонова, только в армии.

Равномерно и мощно гудел мотор машины, мимо проплывали голые деревья, телеграфные столбы. Иногда чуть в стороне от шоссе и обязательно на взгорке покажутся разномастные крестьянские постройки в окружении яблонь, усыпанных поздними плодами, так что ветки согнуты в дугу, а над ними высокая кирха, устремленная в небо; или в глухом распадке над ручьем возникнет кряжистая каменная мельница перед замшелой запрудой, — чудной и непонятный мир, который еще переделывать и переделывать.

Вскоре лейтенанта потянуло в сон, глаза закрывались сами собой, мысли путались и рвались, теряли логическую стройность, а вместо них в размягченном мозгу возникало то зареванное лицо жены, то розовое сморщенное лицо сына… Чудно: он, Ванька Задонов, уже отец! А давно ли бегал в школу, топал по училищному плацу! Время, время… Или почудится сквозь рокот мотора торопливый голос отца в телефонной трубке, перескакивающий с пятого на десятое, будто отец спешит выполнить формальность и произнести положенные по случаю слова, чтобы снова заняться своим делом, которое он считает не только главным для себя, но и важнейшим вообще, так что если его послушать, весь мир существует для того, чтобы Алексей Задонов черпал из него образы и конфликты для своих книг.

Однако Ивану кажется с некоторых пор, что главным конфликтом у его отца есть конфликт между тем, что он пишет, и тем таинственным и самому ему непонятным, которое всегда ускользает от него и которое одно бы могло выразить в нескольких строчках всю сущность мира, на что ему — и другим тоже — приходится изводить тома и тома. По-видимому, это есть свойство интеллигента, оторванного от действительности, преломляющего эту действительность сквозь призму своей индивидуальности. А ведь давно известно, что всякое преломление сопровождается искажением действительности, ее мистификацией.

В сущности же, нет ничего таинственного в тех явлениях и фактах, которые большинство человечества считает таинственными. Просто нужна смелость и способность видеть мир таким, каков он есть… «Живые вызывают сострадание, мертвые — лишь любопытство», — так, кажется, сказал подполковник Лизунов. Вот это и есть голая и неприкрытая правда, которую можно назвать цинизмом, если оторвать ее от действительности…

Интересно, откуда Лизунов взял этот афоризм? Из Библии? Заместитель начальника политотдела читает Библию?.. А почему бы и нет? Надо хорошо знать не только то, что относится к действительной науке, но и то, что ей противостоит. Следовательно? Следовательно, надо и самому почитать Библию. А еще «Майн кампф» Гитлера. Только где их достать? И как читать, не вызывая ничьего подозрения? Впрочем, это потом… потом, когда появятся новые условия, в которых ты будешь менее зависим от обстоятельств и окружающих тебя посредственностей.

Да, афоризм весьма интересен. Уж во всяком случае, его придумал не сам Лизунов… Ну да, он сказал: «древние». И потом: эта его неторопливая манера излагать свои мысли — явное подражание Сталину… Неужели все мы в этом мире только тем и заняты, что кому-нибудь подражаем? А отец? Его книги вроде бы не похожи на книги других писателей, но вот странность: они забываются почти сразу же после прочтения. А может быть, это потому, что я — его сын, привык к нему, земному и чудаковатому, и он не кажется мне такой уж особенной личностью, какой кажется полковнику Лизунову? И потом, отец явно завидует Шолохову и даже Алексею Толстому, хотя и скрывает это от других. Впрочем, зависть — это, пожалуй, не так уж и зазорно, если она стимулирует творческий процесс…

А вот он, Иван Задонов, никогда и никому не завидовал. А кому, собственно, завидовать? В школе он был одним из первых, в старших классах перед ним пасовали даже учителя. В училище? И в училище некому было завидовать. Его нынешнее окружение тоже состоит далеко не из блестящих личностей. Капитан Красников? Его преимущество заключается лишь в том, что он родился на несколько лет раньше и поэтому успел попасть на войну. Между тем первый свой бой с бандитами провел из рук вон плохо: стрельбы было много, но ни одного бандита не убили и не ранили, а отговорки, что солдаты в роте неопытны, а бандиты воюют уже много лет, вряд ли можно считать основательными…

Кстати, капитан Обручев — не родственник ли он академика Обручева?

Лейтенант проваливается в дрему, роняет голову на грудь, просыпается от толчка, машинально хватается за кобуру и оглядывается на водителя, молодого смуглого парня с еще не отросшими черными волосами, прикрытыми мятой пилоткой, — скорее всего, армянина. Лейтенант не против поговорить с этим парнем, узнать, откуда он, что думает, какое у него настроение, но солдат неотрывно смотрит вперед, на маячащий перед глазами кузов машины, он, видать, еще не слишком опытен, отвлекать его внимание не стоит.

Да, о чем это думалось перед тем, как задремать? Обручев, Красников, первый бой… В училище бои представлялись совсем не такими. Надо признаться, он, лейтенант Задонов, в этом первом своем бою вел себя не лучшим образом и, если не струсил, — с чего там трусить? — то растерялся — это уж совершенно точно.

Да и как тут не растеряться, когда стреляют со всех сторон, и пули, кажется, летят в тебя тоже со всех сторон, а капитан Красников вдруг исчез куда-то, и никто не командует, и неизвестно, брать ли команду на себя и поднимать бойцов в атаку, или еще обождать. Наконец, кого атаковать? В какую сторону? Пока он разбирался, стрельба так же неожиданно прекратилась, как и началась, и среди деревьев, в той стороне, где, по идее, должны быть бандиты, вдруг появился капитан Красников с прутиком в руке. Он шагал не спеша, шурша опавшей листвой и беспечно помахивая прутиком, будто ему до бандитов нет никакого дела. А как же с атакой, преследованием?