Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. После урагана

О первом знали лишь то, что сам он вчера на собрании рассказал о себе да что о нем поведал инструктор обкома партии, его представлявший и рекомендовавший. Обычная, вообще говоря, «объективка»: родился, учился, женился, работал, воевал. Воевал, кстати, в должности политработника, что имело большой плюс в глазах районного актива. Но каким бы ни был кандидат в первые секретари, какую бы ни имел биографию, главным было другое — с какой целью старого хозяина меняли на нового. А инструктор обкома ни только не скрывал этой цели, но даже всячески ее выпячивал: новый первый прислан в район для закручивания гаек и подтягивания дел, потому что при предыдущем хозяине дела шли все хуже и хуже: район скатился на последнее место по заготовкам сельхозпродукции, а это была основная статья его хозяйственной деятельности. Ну, еще фарфоровый заводик, кирпичный и… и, собственно, вся промышленность. Да и та топталась на месте и не росла.

Настораживало местных активистов лишь одно: новый хозяин района привез с собою человека, который молча и хмуро просидел во все время заседания бюро, не был даже представлен и сегодня утром уехал вместе с секретарем по району. Этот вот человек больше всего занимал сейчас умы собравшихся партийных и хозяйственных руководителей, потому что не исключено, что привезен специально, привезен на замену кому-то из них, и это тревожило и пугало многих. Но и об этом человеке, странно как-то одетом, будто с чужого плеча, тоже в разговорах не упоминали ни словом, ни намеком.

Люди маялись, многие оттого, что были голодны, отказавшись от домашнего обеда в расчете на райкомовский стол, и теперь, заглушая голод, беспрерывно дымили папиросами и вяло перекидывались ничего не значащими словами.

Второй секретарь райкома, Климентий Данилович Климов, высокий и худой, из местных агрономов, однорукий, с рельефным шрамом во всю щеку, в военном френче и скрипучих хромовых сапогах, то и дело заходил в коммутаторскую, но две девушки, сидящие у аппаратов, лишь пожимали плечами: новый первый как в воду канул. Заглянув еще раз в коммутаторскую и не прояснив положения, Климов в одной из комнат собрал небольшое совещание, пригласив на него капитана Вежликова и начальника райотдела милиции, коротконого, круглого, как тыква, майора Кокона Семена Андреевича. На этом совещании было решено разослать гонцов по двум дорогам и, на всякий случай, на некоторые проселки.

— Хорошо еще, что инструктор обкомовский уехал, а то ведь какой конфуз мог бы получиться, — произнес Семен Андреевич Кокон и поскреб толстыми пальцами круглый шершавый подбородок. — Мог бы придти к выводу, что у нас тут вообще черт знает что творится. А там, сами знаете, какие оргвыводы могут сделать…

— Ну, это ты, майор, лишку хватил, — недовольно обрезал его товарищ Климов. — Тут не об этом думать надо, а как выходить из конкретного положения. На нас все-таки народ смотрит — вот об чем думать надо.

— Так я что ж, я и думаю, — возразил майор Кокон. — А только, сдается мне, — простодушно заметил он, — никуда новый секретарь не пропал, а собирает где-нибудь грибочки. По Стародубцевской дороге, сразу за озером, на взгорочке, по осинникам и березовым колкам, их прорва нынче уродилась. Хоть косой коси. Я и то намеднись…

— Скажешь тоже! — возмутился Климентий Данилович, и щека его, стянутая шрамом, нервно дернулась. — У тебя, Семен, всегда какие-то странные идеи. Ты вот и насчет ограбления магазина в Дубцах насочинял черт знает что, хотя и так ясно, что Тоська Лыскина, тамошняя продавщица, свой же магазин и обокрала.

— Ну, это еще доказать надо, — поскучнел всегда добродушный и неунывающий Кокон и упрямо поджал полные губы. — А насчет грибочков — так это я предположил только, версию высказал.

И с этими словами он глянул на капитана Вежликова, но тот отвел взгляд своих рыжеватых глаз в сторону, будто все эти разговоры его совершенно не касаются, а пригласили его на это узкое совещание только для того, чтобы при случае засвидетельствовал где надо, что районное начальство не сидело сложа руки и меры соответствующие принимало.

Через полчаса возле здания райкома партии стояли бричка и три оседланные клячи. На бричке сидела худющая баба, по самые глаза повязанная белым платком. На плечах у бабы висел мужской пиджак с разномастными пуговицами, одна даже от немецкого мундира — оловянная, в пупырышках; длинная линялая юбка прикрывала голенища пыльных кирзовых сапог со стоптанными набок каблуками.

Возле кляч, понуро опустивших головы, топтались молодые парни и подтягивали подпруги — двое в черной милицейской форме, один в коротких штанах, штопаной ситцевой рубахе и босиком.

Бабу и босого парня сорвали с уборки картошки, и они были этим страшно недовольны. Баба, правда, помалкивала, а парень курил цигарку и матерился вполголоса.

Милиционеры же ухмылялись и подначивали парня.

Никто из них не знал, зачем вызвали.

Между тем пропавший секретарь райкома вовсе и не думал пропадать. Побывав в двух колхозах и одном совхозе, бегло осмотрев их хозяйства и порасспросив председателей и секретарей партячеек, как идут дела с уборкой картошки и льна, он, уже по дороге в район, велел свернуть к озеру, поблескивающему за деревьями, намереваясь искупаться.

Хотя сентябрь перевалил за половину, день был по-летнему жаркий, дороги пыльны, пыль проникала всюду, и перед тем, как показаться на глаза членам бюро райкома, просто необходимо было освежиться и принять подобающий вид. К тому же приезжать вовремя, а тем более раньше времени, новый секретарь считал несовместимым со своим авторитетом и авторитетом своей должности: пусть немного подождут, поволнуются, помаются, проникнутся чувством ответственности за его персону — это всегда полезно.

Райкомовский шофер, парень лет тридцати, из бывших танкистов, демобилизованный по ранению еще в сорок четвертом, все эти годы служил при начальстве и выработал в себе снисходительное к начальству отношение как к людям, которые другим кажутся чуть ли не богами, а на самом деле обыкновенные смертные, но с придурью, без которой начальству просто не положено.

Шофера звали Петькой, был это здоровый и сильный малый, отъевшийся на всяких подношениях и по этой причине махнувший рукой даже на свой приусадебный участок: на кой хрен станет он ковыряться в земле, если ему все, что он ни пожелает, принесут на блюдечке с голубой каемочкой! Вот и сейчас в совхозе имени товарища Калинина сунули трехлитровую банку меда, шмат сала килограмма на три, в колхозе «Заветы Ильича» завернули в газету только что прибитого гуся, а в колхозе имени товарища Берии поднесли корзину с яйцами. При этом давали без всяких условий, вроде как бы за просто так, но Петька-то хорошо знал, что и кому из дающих надо: кому лес, кому шифер, кому стекло и гвозди, кому снизить поставки. Пусть себе дают, но помогать всем Петька не собирается, уже хотя бы потому, что всем при всем желании не поможешь. Однако при случае замолвить словечко перед новым хозяином района труда не составит, тем более что все бывшие секретари, — а это уже четвертый за три года, — не гнушались его шоферской информацией, как бы идущей из народной толщи, и тут главное — не зевать и знать свою выгоду. Вот Петька разберется с новым хозяином, узнает его характер, всякие подходцы и уж тогда начнет прокручивать свои дела, потому что сидеть возле пирога и не откусить от него хотя бы кусочек — надо быть окончательным и бесповоротным придурком вроде бывшего одноклассника Сашки Соловьева, нынешнего директора школы-семилетки.