Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. После урагана

Красникову было странно и грустно наблюдать, как мужичонка сперва делал вид, что не понимает по-русски, а только по-польски, а когда Обручев заговорил с ним по-польски, долго растерянно молчал, неуверенно перешел на местный, западно-украинский, диалект, но Обручев и здесь припер его к стенке, заговорив и на этом языке, — и тогда мужичонка сник окончательно и перестал отвечать на вопросы, только чесался и вздыхал.

Обручев поднялся из-за стола, обошел мужичонку, постоял несколько секунд у него за спиной, кашлянул — мужичонка втянул голову в плечи, ожидая удара, но капитан повернулся и вышел из комнаты.

Через минуту в проеме двери показалось испуганное лицо хозяина хутора. Его черные глазки некоторое время рассматривали мужичонку, сидящего боком к двери, потом скользнули по капитану Красникову, но на нем не задержались, обежали комнату — и лицо пропало.

Вернулся Обручев, прикрыл за собой дверь, занял за столом свое место.

— Ну что ж, — произнес Обручев равнодушно, — не хочешь говорить, не надо. Утром повезем тебя по округе и выясним, кто ты и откуда. Сегодня у тебя еще есть шанс подпасть под указ о помиловании для тех, кто добровольно сдастся советской власти. Завтра этого шанса уже не будет. Выясним, кто ты такой — и под трибунал. А семью — в Сибирь.

— А вона и так у Сибири, — тихо произнес мужичонка, не поднимая головы. Однако через минуту, вздохнув, спросил: — А шо я должен зробыть, паночку? — и остановил на Обручеве затравленный взгляд.

— Ответить на все мои вопросы.

— Пытайте, — согласился мужичонка.

Выяснилось, что зовут мужичонку Микола Жупан, что он из соседнего села, но живут там только его дальние родственники, потому что весь многочисленный род Жупанов — отца, мать, их братьев и сестер, их сыновей и дочерей с зятьями, снохами, внуками весной сорок первого раскулачили и отправили в Сибирь, в Красноярский край. Миколу и многих других молодых Жупанов и их свояков в сорок втором забрали в армию, но воевать Миколе пришлось не долго: под Харьковым их полк попал в окружение, и Микола очутился в плену.

Немцы сразу же отправили его в лагерь, расположенный неподалеку от Львова, куда собирали уроженцев Западной Украины, еще не зараженных советизмом и большевизмом, но уже от них пострадавших. Там его определили в национальное формирование, которое вело борьбу с партизанами и парашютистами, и Микола с легкостью сменил красноармейскую форму на немецкую. Когда же немцы ушли, он, как и многие другие, подался в лес, ни на что, в общем-то, не надеясь, а просто потому, что податься больше было некуда. Кто смог, тот ушел с немцами, а вот у него не получилось. Впрочем, он и не выбирал: делал то, что приказывали.

Микола Жупан рассказывал свою историю на довольно сносном русском языке, и капитан Красников, слушая его, испытывал к нему презрение, смешанное с жалостью. И тихий голос, и поникшая фигура, и затравленные глаза — все говорило о покорности судьбе, о безысходности.

— Много людей у Крыля? — спросил Обручев, избегая выражений типа «бандит», «предатель» и тому подобное.

— Та ни, паночку капитан, — мотнул головой Микола. — Осьмнадцать чоловик усего.

— Какое вооружение?

— Усе германьске: автоматы та два кулымета… Тильки патронив трохи зусталось, — дополнил он со вздохом.

— А с продуктами как?

— Та нема продуктив. Зовсим немае. Тильки кукуруза.

— На хутор зачем приходил?

— Та за салом же.

— Понятно. Ну а какие планы у Крыля?

— Та нема нияких планив, паночку капитан. Нема нияких. Була думка сходить до Дрибници, но забоялись.

— Чего ж испугались?

— Та вас же…

— Про указ об амнистии известно?

— Звестно, паночку капитан, звестно.

— Почему же не выходите?

— Та хто ж его знае, почему не выходимо. Боимось.

— Чего ж боитесь?

— Та вас же боимось.

— Ясно, прошлое не пускает, — заключил Обручев и спросил: — Что ж нам с тобою делать, Микола Жупан?

Микола Жупан не ответил, только еще ниже опустил голову.

— Ну а если мы тебя отпустим, дадим сала, ты пойдешь к своим и скажешь, что солдаты были, но ушли? Как ты на это смотришь?

— Та як на це я можу дывытись? Нияк я на це не дывлюся. Як вы скажете, так я и зроблю.

— А не обманешь?

— Та якый ниякый, а усе конець. Чотыре роки усе у лесе та у лесе. Вши ось, чирьи замурдувалы. Нема нияких сил. Шо там помирать, шо тута.

Когда Микола Жупан ушел, а провожавший и инструктировавший его капитан Обручев вернулся, оба офицера некоторое время сидели молча. Первым нарушил молчание капитан Красников.

— Ты веришь этому Жупану?

— А что ты предлагаешь?

— Я предлагаю пойти за ним по следу. С собаками. Они нас приведут на их базу.

— Никуда они нас не приведут. У них отработана целая система запутывания следов. Он знает в лесу каждый кустик, каждый камушек, а у тебя в роте одна молодежь, ребята все городские — их за версту и глухой услышит.

— Тогда пусть бы он сам повел нас к базе… Или как там она у них называется…

— Тоже не получится. У них наверняка есть промежуточные посты, которых нам не миновать. Нет, Андрей, если он их приведет, то приведет, а нет, придется нам самим искать их схроны. Судя по карте, путей отхода у них только два: на запад, к польской границе, и на юг. Перекрыть эти пути в непосредственной близости от их схрона мы сумеем. Если успеем, конечно. А там освободится рота курсантов погранучилища — просеем лес сквозь пальцы. Нам главное не допустить банду в ближайшие села: без продуктов они долго не продержатся и обязательно куда-нибудь да сунутся… Кстати, а где твой замполит? — свернул Обручев на другую тему.

— Во Львов уехал: жена у него родить вот-вот должна. Ну, командование и отпустило.

— Как он, ничего?

— Мальчишка еще. В этом году только училище закончил. А так, что ж, дело свое знает.

— Ладно, давай спать.

Они легли в той же комнате, где допрашивали Миколу Жупана, подстелив под себя большие мешки с сухими кукурузными листьями. Донимали блохи, во дворе без умолку брехала собака; иногда выходил хозяин хутора, цыкал на нее, но через минуту она начинала снова: видать, никак не могла успокоиться оттого, что на хуторе вдруг объявилось так много чужих людей.

Под окнами чавкали шаги часового, в ветвях деревьев и кустов шумел ветер, время от времени в серое окошко хлестал косой дождь.

Красников представил себе, как Микола Жупан пробирается сейчас по темному лесу — маленький затравленный человечек, которому куда ни пойди, везде плохо.

Почему-то вспомнился подполковник Дудник, так неожиданно исчезнувший во время боя в начале января сорок пятого. Странный человек. Вот и этот Микола Жупан — будто оторванный от газеты клочок, на котором непогода стерла печатные строчки, превратив бумагу в серый и грязный обрывок, который гонит ветер и кружит вода, наступит кто-нибудь и втопчет в грязь, и исчезнет этот клочок, ничего после себя не оставив.