Джеймс Пайк - В индейских прериях и тылах мятежников [Воспоминания техасского рейнджера и разведчика]

В этой стычке мы потеряли около сорока убитыми, ранеными и пропавшими без вести, но не более, поскольку мы отходили так медленно, что возницы даже нашли возможность перенести груз из опрокинутого фургона в другой за это время. 19-й Иллинойский и 18-й Огайский пехотный очень славно вели себя в этом бою, стреляя в неприятеля с близкого расстояния и проведя две или три впечатляющих атаки. Одним залпом у прохода они убили 30 человек, и все они так и остались лежать на земле, противник бросил их.

По пути к проходу я часто забегал далеко впереди колонны, проверял места возможных засад, а также выполнял и другие деликатные обязанности, свойственные разведчику. Во время разведки слева от дороги я заметил каменную стену, на первый взгляд — идеальное место для засады, и я, конечно, сразу же спрятался за дерево и тщательно осмотрел ее, стараясь понять, есть ли за ней враг, но, потратив на это какое-то время, я не получил желаемого результата. Однако, потом, в небольшом ивняке, недалеко от этой стены, я заметил человека. Внимательно понаблюдав за ним, я увидел, что он поводит рукой так, словно командует неким людям не высовываться. Вслед за этим я обнаружил еще одного, а затем и другого, пока я не убедился, что в кустах прячется четверо, и тогда я сделал по ним несколько выстрелов из своей винтовки Спенсера, и, поскольку они находились всего в двухстах ярдах от меня, им вскоре, судя по всему стало слишком жарко — они залегли за стеной, ну а я отправился к генералу Негли, чтобы немедленно рассказать ему об этой засаде. Он тотчас отправил несколько пушек на возвышающийся над стеною холм, потом лично навел их на находившуюся между ними возвышенность и на мятежников, получивших хорошую дозу еще до того, как наши люди захватили ее — в панике, бросив тела своих погибших на поле боя, они бежали. Я преследовал одного всадника и загнал его на высокий — на 20 футов возвышавшийся над рекой мыс. Всадник все время пришпоривал свое животное, и, в конце концов, свалился в воду. Лошадь увязла в зыбучем песке, и ему пришлось спрыгнуть с нее — он быстро достиг противоположного берега, перемахнул через ограду и пока я перезаряжал свою винтовку, исчез в кукурузе. Я взял его лошадь, седло, разбил вдребезги его ружье, о его обломки швырнул за ограду — вослед ему, хотя я твердо был уверен, что ему уже было не до ружья, а тем более до его обломков.

Наша артиллерия стреляла очень метко, враг, должно быть, понес большие потери. На следующий день мы продвинулись вперед — и нам пришлось похоронить множество трупов их павших солдат — всех их они просто бросили на этом поле боя.

Незадолго до сражения произошел весьма забавный случай. Я занимался разведкой у самого входа в ущелье. Мятежники в течение долгого времени никак себя не проявляли, видимо рассчитывая заманить нас в него, ведь в резерве у них были кое-какие силы, о которых я уже рассказывал, вполне готовые наброситься на наш фланг, пока их замаскированные батареи, расположенные прямо на нашем пути, поливали нас дождем нас дождем снарядов. Недалеко от прохода жила одна почтенная вдова, у которой было две прекрасные дочери — все они стояли за Союз — по крайней мере, говорили мне те, кто считал меня мятежником. Ее дом находился в пределах досягаемости стрелков мятежников и за их линией пикетов, хотя поста на дороге они не поставили. Я вошел в этот дом и сказал старой леди, что я очень устал, и хотел бы немного отдохнуть, и она предложила мне кровать, но я все же предпочел пол. Я поступил так только для того, чтобы мне было легче узнать то, что я хотел бы знать, и прошло совсем немного времени, как прибежал ее маленький сын и сказал:

— Мама, мама, сюда идет офицер.

Я спокойно повернулся на другой бок и спросил его, где он, а он шепотом сообщил мне, что тот пошел куда-то за дом. Через секунду я уже почти догнал его, я перепрыгнул через отделявшую его от его людей ограду и незаметно следовал за ним до тех пор, пока он не поднялся на небольшой холм, он наблюдал за нашими пикетами, находившимися примерно в полумиле от того места. Прячась за оградой, он хорошо рассмотрел их, а затем, повернувшись, чтобы вернуться к своим, он встретил меня, поднявшего свою винтовку и держащего палец на спусковом крючке.

— Идите просто прямо передо мной, сэр, — вот и все, что я сказал.

Он вежливо приподнял шляпу, низко поклонился и заметил:

— И в самом деле, сэр, я очень удивлен, увидев вас здесь.

Понимая, что он теперь в плену, он принял это очень достойно. Я не стал отнимать у него саблю и до самого поста я позволил ему идти рядом со мной. Он был настолько воспитанным джентльменом, что мне была отвратительна даже мысль о том, что теперь его судьба — это жалкая судьба военнопленного, но мои хорошие манеры никогда не помогали мне, когда я находился в их руках, и поэтому я утешал себя мыслью, что ему, возможно, повезет больше. Уже в лагере я узнал, что он был вторым лейтенантом в штабе полковника Корбина.

По какой-то непонятной причине армия на пять дней задержалась у Стивенс-Гэп, и за это время враг получил подкрепление — корпус Лонгстрита и несколько других, прибывших из Вирджинии, частей.

Субботнее утро 19-го сентября прошло без активных действий, за исключением того, что все собранные вместе обозы провели через горы, но тут обнаружилось, что Брэгг пытается обойти нас с левого фланга, и тогда наша армия, чтобы воспрепятствовать его планам, сразу же пошла на Чаттанугу. Вскоре мятежники узнали об этом, и началась невиданная доселе гонка на опережение. Я, как предписывал мне мой долг, очень часто поднимался на вершины скал и холмов, чтобы видеть маневры врага, и где бы он ни двигался, коварная дорожная пыль сразу же сообщала мне о его присутствии. Каждая из армий старалась первой захватить дойти до Чаттануги и укрепиться, а мы шли впереди и даже кратчайшим путем — наша армия шла на запад, а мятежники по восточному берегу Чикамога-Ривер.

Над армиями висели тяжелые клубы пыли — по ним можно было точно определить, куда они идут, и такие же клубы были и над менее крупными подразделениями.

Часов в 10 утра, примерно, Брэгг понял, что остановить нашу армию ударом с фланга не удастся, поэтому он решил просто атаковать нас. О его решении сообщила нам его артиллерия. Генерал Роузкранс принял вызов, и вскоре наши батареи ответили вражеской — залпом на залп и снарядом на снаряд.

Эта продолжительная артиллерийская дуэль была очень разрушительной, особенно пострадал наш правый фланг — пушки мятежников гремели, и ярость их была поистине безгранична. Наши пушки были сорваны с лафетов, зарядные ящики уничтожены, колеса превращены в груды обломков, лошади — практически разорваны на куски, и повсюду валялись изуродованные тела артиллеристов — ни на ком живого места не было. Тем не менее, смерть продолжала собирать свой кровавый урожай. Каждый снаряд, которому не суждено было нанести удар артиллеристам, ломая ветви деревьев пролетал над их головами и наносил страшный урон поддерживающей их пехоте. Визжащие снаряды падали среди людей и лошадей, сметая целые отряды первых и упряжки последних, а если взрывался зарядный ящик, эффект был вдвойне потрясающим. Сразу же после воспламенения пороха, повозки разлетались на куски, и множество героев здесь нашли свою преждевременную смерть.