Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

Посовещавшись, обошли лесничество стороной. И через час вышли на пустынную, но хорошо наезженную дорогу, пересекающую холмистую местность, с тихой речкой, полями ржи, льна и картофеля, с деревней на вершине невысокого холма.

— Если нас здесь немцы засекут, бежать нам некуда, — сказал Алексей Петрович, вспомнив примерно такое же село на взгорке, немецкие танки и мотоциклы. Но там у них была машина, там был опытный Кочевников, а здесь…

— Это точно, — подтвердил Шибилов, оглядывая местность. — Вот как выйдем во-он на тот поворот, где вон та ветла, — показал он рукой, — так из деревни нас сразу же и засекут. А, с другой стороны, слева болото, справа речка и тоже болото. И вроде бы никого не видно. Зато от того поворота можно пройти полем до самого леса. А можно переждать до ночи. — И посмотрел на офицеров, предоставив им право решать, что лучше.

— Если мы возле каждой деревни будем пережидать до ночи, нам никогда до своих не добраться, — резко возразил Сайкин, опуская в футляр свой бинокль. — Да и почему мы должны на своей земле прятаться по кустам? Я этого совершенно не понимаю.

Алексей Петрович предпочел не вмешиваться в спор, потому что не знал, как лучше. Точка зрения Сайкина казалась ему предпочтительнее. В конце концов, не везде танки и мотоциклы. Авось обойдется.

— Так что, идем? — спросил Шибилов, перебрасывая винтовку из-за спины на плечо.

— Что ж, идемте, — согласился Алексей Петрович.

И они пошли: впереди Шибилов, за ним метрах в пяти Задонов, сзади Сайкин.

Дошли до ветлы, где, как им казалось издали, дорога поворачивала к деревне, но поворот оказался значительно дальше, а деревня — вот она: видны окошки ближайшей избы, колодезный журавль. Только пройдя метров двести и миновав густые кусты, обнаружили выгон на пологом склоне холма, пасущихся коров и овец, парнишку и старика с длинным кнутом, и другую дорогу, пересекающую поле и уходящую к лесу.

Остановились на пересечении дорог, Шибилов, не спрашиваясь, пошел к пастухам. Видно было, как он остановился рядом со стариком, вот они стали сворачивать цигарки, задымили. Сайкин присел на валун, тоже полез за портсигаром, и только Алексей Петрович все стоял и вглядывался в узкую щель между домами, чувствуя непонятно откуда растущую тревогу.

Вернулся Шибилов, доложил:

— Так что немцев в деревне нет и не было. Приезжали какие-то люди, вроде русские, велели выбрать старосту, разрешили открыть церковь и молиться в ней. Обещали прислать попа. Еще приказали следить за хлебом и льном, чтобы не потравили и не растащили по избам, а собрали и сдали за соответствующую плату представителям германской власти.

— Ни хрена себе! — воскликнул Сайкин. — Еще следы от советской власти, как говорится, не выветрились, а тут уж новая власть — фашистская! Может, зайдем в деревню и отменим этот приказ именем советской власти?

— А потом уйдем и все пойдет так, как идет, — усмехнулся Алексей Петрович. — Или вы хотите остаться и проконтролировать выполнение своего приказа?

— Да, вы, пожалуй, правы, — сдался Сайкин. — Но обидно… до слез обидно — вот в чем дело. — И, обращаясь к Шибилову: — Вы не спросили у него, куда нам лучше идти?

— Спросил. Вот по этой дороге. Дальше в лес, но он не очень большой, потом село Ракитино, а за ним уже пойдут большие леса. Старик сказал, что в той стороне вчера стреляли. Может, там все еще наши.

Свернули с основной дороги и пошагали в противоположную от деревни сторону, все время оглядываясь. Но никто за ними не гнался. Слева тянулось поле овса, справа длинные картофельные борозды с белыми и розовыми цветками.

До леса оставалось метров четыреста, когда оттуда послышался шум моторов.

Все сразу же встали, вглядываясь в густой сумрак.

— Может наши? — неуверенно предположил Сайкин.

— Наши, не наши, а лучше поберечься, — сказал Шибилов, поглядел влево, вправо, показал рукой на густые кусты лозняка за полем овса, крикнул: — Бежим!

Побежали, но не очень шибко, все время оглядываясь. Овес был по пояс, в нем не спрячешься, зато он путался в ногах, мешал бежать.

Сайкин, обвешанный как новогодняя елка: чем-то набитый под завязку вещмешок, скатка, бинокль, полевая сумка, планшет, тяжелый маузер в деревянной кобуре, — бежал сзади, бежал трудно, через двадцать метров уже дышал как загнанный. Алексей Петрович, оглядываясь на него, придерживал свою тоже не самую легкую рысь, уверенный, что Сайкину непременно понадобится помощь.

— Давайте ваш вещмешок, — предложил он, останавливаясь.

— Нет-нет! Я сам, — с непонятным испугом отказался Сайкин.

— Немцы! — вскрикнул Шибилов и наддал ходу.

И, будто подтверждая его правоту, от леса забубукал пулемет, над головой засвистели пули.

Они уже подбегали к кустам, когда Алексей Петрович, оглянувшись, увидел, как из кузова одной из тупорылых машин спрыгивают солдаты, и это точно были немцы. И еще он увидел, как Сайкин, хватая воздух открытым ртом, уже не бежит, а идет, качаясь из стороны в сторону, а немцы бегут по полю, да так быстро, что убежать от них не сможет, пожалуй, и сам Шибилов.

— Да бросьте вы свой вещмешок! — вскрикнул Алексей Петрович, хватая Сайкина за плечи. — Не убежите!

— Там рукописи, — прохрипел тот и вдруг присел, встал на четвереньки и полез в кусты.

— Куда вы? Убьют!

Но Сайкин все лез и лез, раздвигая ветки и, похоже, уже не соображал, что делал.

— Бегите, я вас прикрою! — крикнул Шибилов, показав рукой в сторону реки.

И Алексей Петрович кинулся по еле приметной тропинке, петляющей между кустами, испытывая чувство вины перед Сайкиным и не зная, чем ему помочь. Он услыхал за своей спиной выстрел и догадался, что стреляет Шибилов. В ответ на его выстрел раздалось сразу несколько, затем от дороги опять забубукул пулемет. И снова выстрелил Шибилов, и Алексей Петрович понял, что тот уводит немцев за собой.

Тропа, между тем, приблизилась к реке, к сплошной стене тростника. Но Алексей Петрович, не задумываясь, бежал по тропе, надеясь, что она приведет его к спасению. Вот тропа пошла на подъем, и кусты сразу же оборвались, но до леса все еще было далеко. И он понял, что как только выскочит на открытое место, его тут же и заметят.

А сзади все стреляли и стреляли.

Оглядевшись, Алексей Петрович вспомнил, что пробегал мимо какого-то разрыва в камышах и, пригнувшись, потрусил назад, замирая от страха. При этом о своем пистолете он совершенно не помнил.

Вот и этот разрыв, утоптанная площадка, торчат из земли какие-то рогульки, а за ними вода, а на той стороне такой же камыш.

И Алексей Петрович, почти не раздумывая, шагнул в воду. Из истории он знал, что русские воины затаивались в воде, дыша через камышинку, и сейчас это знание всплыло в его мозгу, но себя с камышинкой во рту представить не мог. Он сделал один шаг, второй и тут же провалился почти по пояс. Торопливо выдернув из-под ремня полевую сумку, в отчаянии побрел вдоль неподвижной стены камыша, держа сумку над головой, с трудом вытаскивая ноги из вязкого ила. Шагов через пятьдесят камыш оборвался, и сразу же Алексей Петрович погрузился в воду по грудь. Он вспомнил, что в кармане гимнастерки у него удостоверение личности и партийный билет, что они могут размокнуть, и остановился. Достав документы, запихал их в сумку, в отдельный карман, где лежало командировочное предписание и еще какие-то нужные бумаги. Со всей этой возней он как-то позабыл, ради чего залез в воду, рискуя утонуть, хотя плавал неплохо, но раздетым, а тут во всей амуниции. И тут же почувствовал тяжесть пистолета, тянущего его вниз.