Виктор Мануйлов - Жернова. 1918-1953. Вторжение

Можно было бы остановиться, но впереди виднелся бугорок, и если бы кто-то из преследователей поднялся на этот бугорок, его, Задонова, сразу же обнаружили бы. Зато под этим бугорком до самой воды спускались густые пряди каких-то кустов, и если до них добраться, лучшего убежища не придумаешь. И Алексей Петрович побрел к этим кустам.

А вода, между тем, добралась до самых плеч. Правда, дно стало твердым, но покатым, ноги с него съезжали в глубину. Алексей Петрович двигался медленно, цепляясь каблуками за глинистую почву. Вот они и кусты. Он протянул руку, ухватился за гибкую лозу. Подтянулся. Еще шаг и еще. Раздвинул ветки, протиснулся меж сухих колючих ветвей и замер. И только сейчас услыхал, что уже не стреляют, и вообще стало так тихо, что он различил тихое шуршание длинных метелок камыша и далекое мычание коровы. Может, немцы уже уехали и пора выбираться на берег? Пока он брел по плечи в воде, он как-то перестал думать о времени, а часы… он даже не посмотрел на них и не знает, как долго все это продолжалось.

И тут неподалеку раздался невнятный говор. Слов разобрать нельзя, но говорили не на немецком, а на каком-то другом языке. Потом последовал смех. Потом крики в той стороне, где были Сайкин и Шибилов. Потом выстрелы, но не из винтовки, а, скорее всего, из пистолета. И голоса стали удаляться, пропали вовсе, через какое-то время послышался рокот моторов, рокот этот то усиливался, то затихал, пока не растворился в тишине окончательно. Однако Алексей Петрович стоял не шевелясь: ему казалось, что где-то рядом сидят враги, молчат и ждут, когда он вылезет и обнаружит себя перед ними. Ведь они же видели, что их, русских, было трое. Не могли не видеть. Конечно, Шибилова и Сайкина убили или взяли в плен, но немецкое начальство непременно оставило засаду, чтобы взять и писателя Задонова. Потому что он для немцев важнее всех остальных. При этом Алексей Петрович не задумывался, откуда они могли узнать о нем: коли знает он, то наверняка знают и они. Потому что немцы. Потому что они дошли до Смоленска или подходят к нему, а для этого надо знать если не все, то очень и очень многое.

Осторожно, стараясь не потревожить ветки кустов, Алексей Петрович сдвинул рукав гимнастерки и глянул на часы — часы стояли. Уром он их заводил — это он помнил хорошо. Значит, они встали, попав в воду, и случилось это в одиннадцать часов семнадцать минут. До темноты еще далеко. Почему-то сводит икру левой ноги, хотя вода теплая и стоит он вполне основательно, то есть без напряжения, утвердившись на какой-то коряге. Сквозь листву виднеется неширокая, всего метров в пятнадцать-двадцать чистая от камыша полоса воды, на противоположной стороне песчаная коса, за ней довольно высокий берег, заросший ольхой и крапивой. Вот на косу опустилась серая цапля, сложила крылья и замерла, вытянув вверх длинную шею и острый клюв. Так она стояла очень долго, затем встрепенулась, опустила голову, что-то разглядывая под ногами, клюнула. Задрала голову, проглотила. Алексей Петрович пошевелился, пытаясь размять цепенеющую ногу, шевельнул кусты — цапля оттолкнулась и улетела. И он подумал, что если бы поблизости были люди, цапля бы сюда не прилетела, а коли ее испугало даже шевеление куста, то рядом никого не должно быть. Но даже это вполне логичное умозаключение ничего не меняло в его положении.

И тут опять вроде бы забубнили. И вроде бы по-русски. Но кто этот русский — враг или друг? Нет, лучше обождать.

Бубнеж вскоре затих. Но было непонятно, ушли те, кто бубнил, или остались.

Время тянулось медленно. Алексей Петрович стоял, шевелил ногой, сгибал ее в колене, мял икру рукой, но это почти не помогало. В конце концов боль стала нестерпимой. Алексей Петрович вывалился из своего убежища и, держась руками за ветки, побрел вдоль обрыва туда, где обрыв заканчивался, виднелись камыши и, следовательно, имелась возможность выбраться на берег.

А солнце уже явно перевалило за полдень. Издалека слышалось мычание коров, такое мирное, что хотелось немедленно идти на это мычание, где должны быть свои, русские, люди, и, следовательно, защита и спасение. Но вместо этого Алексей Петрович, выбравшись на берег, направился в сторону от реки, туда, где виднелись густые кусты. Он прошел метров двести, хлюпая водой в сапогах и мало заботясь о том, увидят его или нет, и очутился на старой вырубке. Здесь из густой травы и мелкого березового подроста торчали толстые березовые же пни, вокруг пышно разрослась малина, в траве густо краснела земляника. Углубившись в вырубку, он обнаружил небольшую солнечную полянку, закрытую со всех сторон кустами и юными березками с вишневой корой, и решил, что здесь его уж точно не найдут. Раздевшись до гола, он выжал свою одежку и развесил на солнце. Потом то же самое проделал с содержимым своей сумки, в которую тоже попала вода. И неожиданно обнаружил там банку рыбных консервов и три сухаря, вспомнив при этом, что эту банку и сухари ему дал Шибилов, при этом ужасно смущаясь: «Так, на всякий случай, товарищ интендант третьего ранга. Мало ли что…» И вот это «мало ли что» случилось. Милый, милый Шибилов. Так не хотелось верить, что его убили.

И только в самом конце Алексей Петрович вспомнил о своем пистолете, который лежал на пеньке в мокрой кобуре. Слава богу, его когда-то научили разбирать эту машинку, и Алексей Петрович, вынув из кобуры тяжелую и бесполезную железку, принялся разбирать ее, прочищая носовым платком каждую деталь, а затем раскладывать их на пеньке для окончательной просушки. Точно так же он протер и каждый патрон и тоже разложил их на солнцепеке.

Вокруг него с противным гулом вились слепни и оводы, он едва успевал отбиваться от них, сперва давя кровососов на своем теле, затем отмахиваясь от них березовыми ветками. Покончив со всеми делами, Алексей Петрович встал на пенек и попытался обозреть окрестности. Отсюда была видна деревня, подступающие к ней поля и выпас, но уже без коров, и ни единой машины — ни в деревне, ни около. Судя по всему, немцы уехали по своим делам, им не было никакого дела до русского писателя Задонова. Но и писателю Задонову не было никакого резона оставаться на этой вырубке. Надо идти. Надо до темноты хотя бы выйти к селу Ракитино, сориентироваться, а дальше уж как получится. Но уходить, так ничего не узнав о своих товарищах, не удостоверившись, что никто из них не нуждается в его помощи, он не мог.

И Алексей Петрович, натянув на себя еще влажную одежду, водворив на свое место сумку и пистолет, двинулся, пригибаясь и прислушиваясь, к реке. Вокруг было пустынно и тихо. Вот бугорок, под которым он прятался. Действительно, с него хорошо видны и речка, и поле овса, но вылезать наверх совсем не обязательно: достаточно взять чуть в сторону от реки, как снова попадаешь в густые заросли ивняка. Если бы он сразу сообразил, что к чему, то не пришлось бы сидеть в воде. Да и немцам, видать, не с руки было гоняться за каждым русским.