Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Очень много о нем, о Солженицыне; даже Каганович что-то пытается говорить…

Когда к нему в Рязань, в гости, приехал Твардовский, Александр Исаевич нарочно его не встретил. Снарядил свой старенький «москвич», двух знакомых учителей, коллег по работе, а сам отправился на прогулку в лес: Твардовский должен был почувствовать, что он, Солженицын, в «Новом мире» нуждается уже не так, как «Новый мир» нуждается в нем, в Солженицыне.

Александр Исаевич сам пригласил А.Т в Рязань, и здесь, в Рязани, он хотел открыть ему «Круг».

А может быть, и вместе бы читали, голова к голове! В крошечной комнатке рязанского дома Александра Исаевича, где все многолетние рукописи разом могли сгореть от случайной спички, там, где никогда не бывало гостей, ибо невозможно же объяснить, почему у Александра Исаевича нив месяц, ни в год, ни в праздники, ни в выходные нет ни одного свободного часа… — здесь, где все запросто, уютно, по-крестьянски, и А.Т. мог бы стать другим, он же в литературу из мужичества пришел!

Покой и тишина, ласкающие душу, старые ходики над маленьким рабочим столом… — все здесь, в Рязани, могло бы сработать на «Круг». Продулась бы голова! Ну а если А.Т. «Круг» не берет, Солженицын отдаст его в другие руки.

Подрос Александр Исаевич, подрос: не иголочка в стогу, как раньше, он хорошо сейчас чувствует набранную высоту.

Главная идея коммун/эго/изма гласит: каждому — по потребностям, от каждого — по способностям. Именно так. От каждого по его способностям. Старая лагерная привычка: использовать всех, кто рядом с тобой, кто вдруг подвернулся под руку, от каждого человека взять все, что он может дать… — в лагере иначе нельзя, это лагерь!

Только разве упомнишь всех, кто тебе помогал? Как память должна тогда раздуться? На отношения с каждым, кто когда-то был рядом с тобой, времени точно нет, никакой ведь жизни не хватит, надо научиться, научиться отодвигать людей в сторону…

Самые легкие главы из «Круга» мог бы опубликовать Аджубей. Или «Огонек»… — у него гигантские тиражи. Аджубей — неприкрытый подлец. Ну и что? Александру Исаевичу что за дело? Главное — это тираж, вон как «Известия» стелются сейчас перед ним, даже статейку Симонова опубликовали, хотя рецензия получилась у него без стержня, без души…

Нет, хватит смиренничать! «Новый мир» — это его уязвимость, конечно, но нет (и не может быть) ни одного советского учреждения, где Александр Исаевич кому-то хоть чем-то обязан.

— Мы рады, очень-очень рады дорогому гостю, — бормотали гонцы Солженицына, окружив А.Т. на рязанском вокзале (нельзя же было так, чтобы его совсем никто не встретил), — но у Александра Исаевича очень строгий режим, ушел на прогулку, вот-вот вернется…

В подтексте так: когда захочет, тогда и вернется!

А.Т. скис. Рванулся было обратно в Москву, только что-то его остановило. Насупившись, сел А.Т. (с его-то корпуленцией) в поданный «москвич», не сказав ни слова.

Не умеет на равных, — да? Опять… учитель и ученик?

Послушайте, господа: разве не через «Новый мир», прямо как в «Руслане» Александра Сергеевича, мигала Солженицыну огромная Лубянка: «ну, брат, знай наших!»?.. И разве не А.Т. озвучивал ему позицию Кремля: «там, где надо», рекомендуют «не вылезать», «подождать», «свернуть очернительство»? Разве не Дементьев и Сац, оруженосцы А.Т, за спиной Александра Исаевича тихо, по-воровски вырезали из его рассказа «Для пользы дела» все фразы, резавшие своим острием?

Сколько же шею гнуть, Господи?

Интересно: если бы тогда, в 45-м, Александр Исаевич с фронта не в лагерь бы отправился, а приехал (как герой, как другие победители) в Москву? На кителе — два боевых ордена, офицер, яркая речь… и вышло бы Александру Исаевичу определение на работу. Куда? Да хоть бы и в тот же Кремль, не боги горшки обжигают… — что тогда с ним было бы?

Чтобы найти свое место в жизни, достаточно иногда всего лишь занять чужое кресло! Главный вопрос его «ГУЛАГа»: «повернись моя жизнь иначе, палачом таким не стал бы и я?».

Эх, Трифоныч, Трифоныч… Прежде чем отберут у тебя «Новый мир», скольких людей, писателей ты отберешь сам у себя…

А ведь приехал тихо, на электричке. Из кандидатов в члены ЦК КПСС — и в заглот русской провинциальной жизни. Вся его монументальность сразу куда-то исчезла; дорогой А.Т. читал книжку Якубовича-Мелынина, разговаривал с попутчиками, он же лет десять, поди, не ездил в электричках, вот глаза-то и распрямились…

Войдя в дом, с порога А.Т. потребовал водки. Отказать?

Как? Да и не по-людски как-то, гость!

Взмахом опрокинул А.Т. граненый стакан. И все, ушел!

В запой.

Поди-ка, верни!

Самое верное, конечно, позвонить Марии Илларионовне, супруге А.Т., вызвать ее в Рязань, но Мария Илларионовна на даче, телефона там нет, дом новый (старый отдали дочери). — Да, был, был им случай излиться друг другу, глаза в глаза (в Москве всегда кто-то мешал), но ведь А.Т. не выходит из-за стола, боится, что у него бутылку отнимут. Если засыпает, то здесь же, за столом, уронив голову на свои огромные руки. (Александр Исаевич аккуратно подсунул ему под голову располовиненную буханку черного хлеба. Хотел было подушку положить, но А.Т. что-то почувствовал, рыкнул и отбросил подушку в сторону..)

Жалко хлеб. Был рассчитан на три дня.

Главное, он остановиться не может. Уже три бутылки убрал, наградил же его Господь желудком, способным взять любое количество спиртного… Пьет, бормочет что-то себе под нос, вдруг вскакивает, бешено командует сам себе: «Молчать!» Отдает — сам себе — честь и падает обратно за стол, требуя водки…

«Печаль не уморит, а с ног собьет…»

Позвонить в обком? Кандидат в члены ЦК, как-никак, а рядом с Александром Исаевичем — одни трезвенники. Врачей позвать? Но А.Т. после «Теркина» многие в лицо знают, город крошечный…

Если бы тогда, в Рязани, в его доме, А.Т. умер бы от водки, все (даже друзья) тут же, сразу бы сказали: эх, не сберег Александр Исаевич великого поэта, своего главного редактора! А.Т. так его любил, заботился о нем, а Александр Исаевич не сберег.

Разорвись надвое — скажут: а что же не вчетверо?

Как же им — всем! — подвига хочется, да? Чтобы кто — то… кого-то… грудью прикрыл: подвиг как всеобщая зараза, как всеобщая советская обязанность…

Сталин — Пырьеву, узнав, что на экраны выходит фильм о Матросове: «А, тот глупый мальчик, который прыгнул на дзот?..»

Да-да-да, еще раз: Америку Господь явно обидел климатом. Ни лета здесь (вместо лета — одна жара), ни зимы; дожди есть, но как из пипетки; либо муссоны, это юг, либо черт знает что такое, а не дожди…

Если Торонто — широта Краснодара, то Вермонт — это параллель с Сочи, так… что ли?