Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

Ельцин покачнулся.

— Шта?..

— Да я философствую… в порядке размышлений: Троцкий — Гамлет, Ленин — гений… эпитеты какие, да? Интересно, их жизнь в Кремле тоже, как у нас, не жизнь, а сплошное… я скажу… отравление говном? Ведь проблема за проблемой подпрыгивает, страна в разносе, мы с тобой взяли лопаты, раскидываем… ты со своей стороны гребешь, я со своей… Гребем, гребем; руки пора уже друг другу протянуть, так нет же: сразу какой-нибудь бурбулис столкнет нас лбами и сунет обратно в говно: нате, жрите!

— В-вот, — Ельцин оживился. — Вы теперь-то поняли, шта… живете в незнакомой вам стране? И правильно делаете, что колбасу в закрома таскаете, Наина у меня тоже… запасливая.

Горбачев вздрогнул, но ничего не сказал, не ответил. Он вдруг как-то преданно, почти по-детски заглянул Ельцину в глаза.

— Я все понял, Борис, этой весной. Что? Я понял, что не все понимаю. Уникальность ведь в том, что никто не знал, что такое перестройка. Я ж в первые дни ускорение предлагал. Так Яковлев Александр засмеял: раньше, говорит, было «тяп», потом «ляп». А сейчас будет «тяп-ляп», «тяп-ляп»…

Ему вдруг показалось, что Ельцину нелегко дается этот разговор.

— Такая вот историческая ситуация, — вздохнул Горбачев.

— Вы теперь-то што от меня… хотите?..

— Уважения, Борис. Нужен диалог. Я его приветствую. И — гарантии.

— Тогда зачем вам быть Президентом СССР?

— Но у меня должна быть достойная работа!

Ельцин покачнулся:

— Работа? После ГКЧП вашего… республики, особенно мусульмане, бегут из СССР задрав штаны. Они ж не от Москвы, они от вас бегут, Михаил Сергеевич! Как черт от ладана.

— Союз, Борис, будет всегда. Демократы — они же, как бабы, Поорут и успокоятся. А ты сейчас под давлением. Надо выходить.

— А дальше што?.. — не отступал Ельцин. — Ш-шта… я спрашиваю? Россия тоже затрещит?!

— Россия не развалится. Не этот Союз будет, так другой!

Ельцин вскинул глаза:

— Какой другой? Вы там ш-шта, значит, с Бакатиным придумали?

— Мы… ничего, — вздрогнул Горбачев. — Что мы можем придумать? Но без Союза никак; Сталин, Борис, не дурак был, хотя Сталина, ты знаешь, я ненавижу, но об этом после. Ты… — Горбачев помедлил, — все-таки пойми: Президент Ельцин не может быть вором. Я власть не отдам. Значит, Борис Ельцин должен эту власть украсть! Помнишь, царь Борис у нас был, тезка твой. Он же как пошел? Мальчишку в Угличе зафиксировал. Ты, Борис, я вижу, тоже не спокоен сейчас, хотя у тебя выхода нет, ты — на большой политической дороге, но это опасно. Вот что такое украсть власть!

«А с ним, между прочим, пора закончить, — вдруг понял Ельцин. — Снимать с работы. Бурбулис прав: лучше ужасный конец, чем ужас без конца…»

— Ну «украсть» — это, конечно, метафора, я ж тут в общих чертах обрисовал…

Горбачев откинулся на спинку кресла и вытянул ноги.

— Если мы не договоримся, Борис, мы и Союз взорвем, и Запад нас не поймет, это факт.

— Не взорвем, — сказал Ельцин. — Обойдемся малой кровью.

— То есть? — насторожился Горбачев.

— А это метафора, Михаил Сергеевич…

…Огрызок яблока лежал на тумбочке рядом с кроватью.

Кто-нибудь догадался, что, разрушив Советский Союз, он прежде всего разрушил себя самого и свою семью?.. Кто-нибудь понимает, что придумав Форос, он убил Раису Максимовну? Кто-нибудь видит сейчас как это страшно и как он одинок?

Это чудо, если о сумеет заснуть сегодня ночью.

Вчера Борису Александровичу стало плохо: на Тверской, недалеко от Пушкинской площади, открылся мини-супермаркет. Сам магазин он не увидел, не разглядел, зато через дорогу был протянут огромный плакат: «Твой супермаркет на Тверской». И кривая стрелка указывала, где его искать. Этот «супер», видно, такой «мини», что его не сразу найдешь…

Рядом был магазин, на нем свежая вывеска: «Книголов».

«Господи, — застонал Борис Александрович, — вот позор, а?» Или это просто ошибка: не «книголов», а «книголюб»?

Больше всего Борис Александрович переживал за русский язык.

Это же варварство, размышлял он, мини-супермаркет! Кто придумал? Или «Жуковка-плаза»! Еще страшнее: «променад Серафима Саровского». Название улицы, так сказать. А «Бутик мыла» или «Мастерская загара»? Кто ответит за этот бред, — а?..

Когда страна теряет язык, это, извините, уже не страна! Вот, Америка: она любит все покупать у других, в том числе и культуру, выдавая ее за свою собственную! Вот почему, кстати, в Америке человеку всегда как-то пустовато, неуютно, словно не хватает чего-то, — разве не так?

А газетные заголовки? Что вообще происходит с журналистикой? Статья о Лобачевском: «Ковбой от геометрии».

Кто? Ковбой? С ума сошли? Они понимают, что они пишут?

Человек (если он человек, конечно) всегда сильнее, чем окружающая его жизнь; старости нет, старость приходит только тогда, когда у человека опускаются руки. А это может случиться в любом возрасте.

Почему Россия так комплексует перед Западом? Почему Россия презирает собственное прошлое? В Москве переименовали улицу Чкалова. Наверное, Чкалов был плохим летчиком. В Москве переименовали улицу Чехова. Наверное, Чехов был плохим писателем! И почему все-таки Россия, современная Россия, не любит родную речь, свой язык?

«Подскажите, как пройти к памятнику Пушкину?» — «Пожалуйста: сначала мини-супермаркет, потом бутик «Гленфильд», «Салон пятигорских шуб» и вот он, Пушкин, — рядом с «Макдоналдсом»…»

Три человека в Большом из года в год выписывали журнал «Русский язык». Певец Евгений Нестеренко, дирижер Борис Хайкин и он, главный режиссер оперы, Борис Покровский…

Где он, этот журнал? Закрыли?

А ведь тираж был — тысяч сто восемьдесят, если не больше…

На прошлой неделе Борис Александрович зашел в магазин. Ирина Ивановна, жена, послала за колбасой. Нет вкуснее колбасы к чаю, чем наша, «Любительская»!

Девочка-продавец быстро взвесила жирный батон.

— Вам наслайсать, дедушка?

— Что? — вздрогнул Борис Александрович.

— Наслайсать, говорю?

Борис Александрович беспомощно огляделся. Очередь была унылой и тихой, как на кладбище в минуту последнего прощания. Люди так уставали за день, что к вечеру, похоже, вообще ничего не слышали.

— Давайте, — согласился Борис Александрович. — Пожалуйста!

Девушка торопливо порезала колбаску и крикнула:

— Следующий!

Прежде было точно и ясно: свинарник. Сейчас говорят иначе — свинарий… От дельфинария, наверное, идет. «Вы кем работаете, простите?» — «Я — директор свинария…»

Да, Горбачев хорошо сделал, что разрешил свободные поездки за границу. Счастье, что отменили эти ужасные райкомы, где перед поездкой в Европу или за океан актеров (и не только актеров) часами мурыжили на «ветеранских» комиссиях.