Андрей Караулов - Русский ад. Книга первая

«Бог идеже хощет, побеждается естества чин…»

Когда Бог хочет, Он резко отодвигает законы природы!..

…Это случилось вчера днем. Выйдя из алтаря, отец Иоанн осторожно взял отца Тихона за руку:

— Истинно тебе говорю: будешь ты создавать Псково-Печерское подворье в Москве. Будет тебе послушание!

Пророчества отца Иоанна сбываются самым удивительным образом, это почти закон, но… Псково-Печерское подворье в Москве. Этого не может быть хотя бы потому, что этого не может быть никогда.

— Святейший Патриарх, — осторожно напомнил отец Тихон, — благословляет, отец Иоанн, только подворья ставропигиальных монастырей. Святейший не сомневается, что если все монастыри… которые сейчас открываются… отдавать под подворья, в Москве не останется приходских храмов!

Отец Тихон никогда не спорил с отцом Иоанном, но как же было сейчас не поспорить?

Отец Иоанн прослезился:

— Скоро у тебя будет встреча со Святейшим. Прямо говори о подворье. Святейший ждет нашу общую просьбу…

Как простой монах может получить аудиенцию у Патриарха всея Руси?

— Еще месяц, мой сын, всего месяц, и Патриарх сам тебя благословит…

Через месяц отец Тихон действительно неожиданно встретился с Алексием Вторым, и Святейший принял просьбу монастырской братии: граница с Эстонией проходила всего в трех километрах от Псково-Печерской обители, эта территория с недавних пор имела статус приграничной зоны, был введен специальный режим, заметно ограничивший доступ в монастырь паломников. Поэтому Алексий Второй согласился, что у Псково-Печерской обители обязательно должно быть подворье в Москве.

Через месяц Патриархия выделит под подворье возвращенный недавно верующим Сретенский монастырь. Тот самый монастырь, что находится в двух шагах от Лубянки, где во дворике ЧеКа была тюрьма — та самая лубянская тюрьма, где зверски замучены сотни русских священнослужителей, известных и совсем неизвестных людей…

Утром, на свежую голову, Ельцин еще раз повторил, что он едет в Завидово. — И там, в лесу, проведет совещание с «силовым блоком».

Помимо «своих», Грачева, Баранникова и Коржакова, Президент России приказал вызвать маршала Шапошникова — министра обороны Советского Союза.

Ерина решили не звать; Коржаков ему не доверял.

Зачем понадобился Грачев, если вызывают Шапошникова, понять невозможно. Приказы Ельцина кто обсуждает?

Грачев нервничал: рано утром он уговорил Ельцина лететь в Завидово вертолетом, борт должен был взлететь в 13.40, но поднялся ветер, переходящий в бурю.

Кто его тянул за язык? На хрена, спрашивается, он болтал о вертолете?!

Летом, когда приезжал генерал Пауэлл, председатель объединенного комитета начальников штабов Вооруженных сил США, Грачев пригласил его в Тулу. К генералу Александру Лебедю, в лучшую воздушно-десантную дивизию Советского Союза.

В июне девяносто первого Язов и Ачалов, его заместитель, посетили Вашингтон, где Пауэлл (не без ехидства, конечно) продемонстрировал им боевую мощь Нового Света.

«Вы…лись они мастерски», — хмуро заметил Ачалов.

Сейчас — высокий ответный визит.

Пауэлл только-только въезжал на полигон, когда поднялся смертельный ураган, гнувший деревья, как травинки.

Грачев смутился: «Господин генерал, не будем рисковать людьми!» Но после накрытого стола и двух стаканов водки за боевую дружбу между СССР и США он разгорячился: «Офицеры, слушать приказ! Самолеты — в воздух!»

Лебедь и Пауэлл наперегонки бросились его отговаривать, причем американский гость испугался не на шутку: «Мистер главнокомандующий, зачем? Стихнет ветер… и вот тогда…»

Нет, надо знать Грачева.

Перепуганные ребятишки-десантники разбежались по самолетам. Приказ Грачева — это приказ Родины. В итоге: шестнадцать перебитых ног, одна сломанная спина и один труп.

Увидев, как бьются люди, Пауэлл протрезвел: «Господа, что выделаете?! Зачем?..»

В горах Гиндукуша, где Грачев воевал целых пять лет, он, герой Афганистана, был дважды контужен, получил семь ранений (два серьезных и одно очень серьезное), прыгал с горящего вертолета и дважды подрывался на минах — ловушках.

В войсках Павел Грачев был авторитетом. Десантники его обожали, московские генералы — боялись: глуповат, может взбеситься.

В декабре 86-го разведотряд Грачева попал в засаду. «Духи» подстерегли десантников в скальном разломе возле селения Баях. Погибли пять человек: Алексей Кастырной, Иван Поташов, Сергей Осадчий, Владимир Токарев и Борис Местечкин. Грачев поднял по тревоге дивизию, «духов» поймали, и Грачев лично, перед строем, расстрелял их из своего автомата…

Адъютант принес телефон, раскручивая на ходу моток мягкого телефонного кабеля.

— Соедините с Коржаковым, — приказал Грачев.

Он кругами ходил вокруг старого дачного дома. Каждые пятнадцать минут дежурный адъютант приносил метеосводку. Все то же самое: шквал.

Когда не везет, то не везет с самого утра.

Пискнул телефон. Адъютант нажал кнопку, вытянулся и молча протянул трубку Грачеву.

— Саша… это я… — тихо сказал Грачев. — Знаешь, тут докладывают… над лесом буря. Лететь нельзя…

— А?..

— Проблема, говорю.

— Над каким, бл, лесом?

— В Твери, Саша. Там!

— А, в Твери… — протянул Коржаков. — В Твери, говоришь? Над полями да над чистыми?

— Над ними, Санек… а, Санек? Доложи Борису Николаевичу, что…

— А ты, командир, сам позвони! — перебил его Коржаков. — Не стесняйся, командир! Так, мол, и так, товарищ Президент Российской Федерации: я, боевой генерал Грачев, хотел вые…ся перед вами, но неувязочка, в сводку не заглянул…Грачев не любил Коржакова: злой. А злые люди — они как змеи.

— Ты, командир, раньше че думал? Ты где раныне-то был, командир?

— Где?! В гнезде! Буря только что началась, понял?!

— Вот и докладывай!

— Саша!

— Да пошел ты…

Телефон задохнулся тиком.

«Сволочь! Почему вокруг Ельцина столько сволочей?»

— Товарищ Председатель Государственного комитета РСФСР по оборонным вопросам! — адъютант тянулся перед Грачевым так, будто хотел резко стать выше ростом, — Министр обороны, товарищ Шапошников, просит взять трубку!

— Раз просит, значит, давай, — буркнул Грачев.

Черный «кейс» с телефоном стоял рядом, на лавочке.

— Генерал-полковник Грачев! Слушаю!

— Приветствую, Пал Сергеич, — пророкотал Шапошников. По натуре Шапошников был оптимист, а оптимисты всегда действуют на нервы своей бодростью. — Скажи… мы летим или не летим?

— Видимость — тысяча. Облачность — сто. Ветер — тридцать.

— Понял тебя, — Шапошников задумался. — Значит, по асфальту?

— Это не я решаю, Евгений Иванович. Я не Коржаков!

С некоторых пор Грачев откровенно хамил министру обороны, но маршал не замечал.