Радченков О.М. - Тайна сенатора Карфагена

То же самое происходило и на левом фланге. Римляне отбили атаку ливийцев и теперь стали теснить врага по всему фронту.

Очередной неприятностью для Гасдрубала стала бегство нумидийской конницы, которая даже не стала вступать в битву, а ринулась следом за сбежавшими испанцами.

Гасдрубал понял: сражение проиграно, надо спасать остатки армии. Скрипнув зубами, он велел трубить сигнал к отступлению.

Карфагенская пехота Мисдеса понесла наименьшие потери в сражении. Не потеряв строя, молодые карфагеняне покинули поле боя, оторвались от преследовавших римлян, вернулись к своему лагерю и заняли оборону между валами, ощетинившись копьями.

Сципионы не стали понапрасну проливать римскую кровь. Цель была достигнута: враг разбит, Ганнибалу не получить нового подкрепления. Римляне решили прекратить преследование.

Поздно вечером, сидя с мрачным видом у походного костра и крутя в пальцах выкупленный у охранника браслет легата, Мисдес думал: «Как же права оказалась Аришат, предсказывая нашу скорую встречу. Все-таки не зря говорят, что у нее дар провидения. Бедный Гасдрубал… Он никогда не станет таким же талантливым, как брат, и всегда будет лишь жалким его подобием».

Мисдесу не хотелось оправдывать и жалеть Гасдрубала. Он понимал, что не только предательство испанцев и нумидийцев, но и грубые просчеты полководца стали причиной этого поражения. Солдаты любят сильных и удачливых. Беглецы же не захотели вверять свои судьбы Гасдрубалу, так как не верили в его счастливую звезду…

Адербал нежился в постели, от которой отвык за три года военного похода. Он удовлетворил свою похоть и теперь с интересом рассматривал обнаженное тело лежавшей рядом молодой римлянки.

«Какие великолепные формы! – думал он. – Грудь – высокая и красивая, талия тонкая, ладонями обхватить можно, и бедра, как у подростка. Почему римляне считаю плоскую грудь и широкую задницу эталоном женской красоты?»

Он перевел взгляд на чистое юное лицо девушки. «Все-таки она хороша. Вот только… этот настоящий римский нос… Считая такую форму носа восхитительной, римляне глубоко заблуждаются».

Впрочем, глаза Адербала ничего особенного не выражали. Они оставались такими же холодными и равнодушными, как всегда. Война сделала его черствым и бездушным по отношению к римлянам – как к военным, так и к мирному населению.

Теплая мягкая постель, красивая женщина – такое бывало на войне нечасто. Обычно подобное случалось, когда они захватывали какой-нибудь город или когда его отряд грабил очередную сельскую виллу. Это делалось не потехи ради: фуражиры врага не должны найти ничего для своей армии, и быстрые нумидийцы надолго уходили из лагеря для учинения опустошительных набегов.

Они исполняли приказ Ганнибала: уничтожать все римское, но не трогать италиков и их имущество. Полководец пытался склонить союзников римлян на свою сторону, напоминая об унижениях, которые доставляло им господство Рима. Вот и сейчас, истребив один из фуражных отрядов врага, нумидийцы ворвались в большое поместье богатого римского землевладельца и устроили там всеобщий разгром.

Адербалу не нравились грабежи и убийства мирных жителей. Он – благородный воин. Но только таким образом можно удержать диких нумидийцев – дать им вволю пограбить и насытиться местными женщинами.

Красивая дочь хозяина приглянулась Адербалу. Он решил оставить ее себе, помогая ей таким образом избежать поругания со стороны его дикарей. Ее звали Папирия. Высокая, белокурая, голубоглазая… Нумидийцы такими жадными взглядами окидывали ее с головы до ног, что несчастная девушка, дрожа от страха, постоянно пряталась за Адербалом, пока он не увел ее в дальнюю комнату.

Папирия инстинктивно чувствовала, что этот карфагенянин ее не обидит, и в благодарность предложила себя ему.

– Не бойся, они сюда не войдут, – насмешливо сказал Адербал на ее родном языке, когда они уединились.

– Господин, возьми меня, но только не убивай, и не отдавай этим зверям…

– Эти звери – мои бесстрашные воины! Не смей оскорблять их, римлянка! – грубо одернул ее Адербал.

– Прости меня, господин! – Она разрыдалась, закрыв лицо руками.

Адербал успокоился и ласково погладил ее по голове.

– Не бойся. Я не причиню тебе вреда.

Папирия, всхлипывая, подняла на него заплаканные глаза и заблеяла жалобным, дрожащим голосом:

– Господин, я вижу, ты благородной крови и не чета им. Я догадываюсь – у тебя есть сестры. Мы, женщины, не виноваты в том, что вызываем у мужчин похоть, и уж совсем не виноваты в ненависти пунийцев к римлянам… Посмотри на меня и вспомни своих сестер. Они ведь тоже могли бы оказаться в таком же ужасном положении. Но и там мог появиться благородный мужчина, который пожалел бы их слабость…

Ее слова заставили Адербала вспомнить о его далекой семье и о событиях, которые прошли после отъезда с родины.

После битвы у Требии прошло более полутора лет. Следом было сражение у Тразименского озера – блестящая победа Ганнибала. Под прикрытием тумана карфагеняне окружили и изрубили в узком ущелье более пятнадцати тысяч легионеров консула Гая Фламиния. Адербал помнил, как его правая рука отнималась от усталости – он убивал … убивал … и снова убивал, а битва напоминала бесконечную бойню. Как на скотном дворе… Паникующих римлян кололи, резали, кромсали, закидывали дротиками и стрелами. Это сражение имело ужасающие последствия для Рима. Население Италии охватила паника и смертельный ужас. Гордые, непобедимые римляне стали уклоняться от встреч с армией Ганнибала.

Фабий Максим – тот, который так красиво объявил войну в зале заседаний Совета Карфагена – шел со своими легионами за Ганнибалом, избегая прямых столкновений. Он постоянно держался на высотах, чтобы свести к минимуму превосходство Ганнибала в коннице, и все время уклонялся от боя, за что был прозван земляками Кунктатором, то есть Медлителем. Фабий слишком хорошо понимал и военное превосходство Ганнибала, и то, что только при помощи тактики выжидания можно избежать разгрома римской армии.

Вот уже несколько месяцев карфагеняне беспрепятственно блуждали по юго-восточной Италии – Апулии, грабя усадьбы и захватывая небольшие города.

Но римский дух снова восторжествовал. Ганнибал это чувствовал, об этом же сообщали многочисленные лазутчики. В стране росло стремление разгромить пунийцев любой ценой, хоть ценой собственной жизни. Все хотели воевать. Даже представители высшей знати, свыше ста сенаторов, вступили в легионы простыми бойцами.

Новые консулы, Теренций Варрон и Эмилий Павел, были настроены не так, как Фабий Максим. С армией, вдвое превышающей по численности войско противника, они двинулись за Ганнибалом.