Радченков О.М. - Тайна сенатора Карфагена

Расстояние между лагерями карфагенян и римлян составляло всего полторы мили, так что противники хорошо видели друг друга. Между ними находилась равнина, на которой время от времени вспыхивали мелкие стычки, а сбоку – голые холмы, вроде бы непригодные для засады.

Гай Нерон, опытный военачальник, решил применить хитрость. Как это часто делали пунийцы, он послал ночью пять манипул римлян и пять когорт союзников во главе с Тиберием Фонтеем, чтобы они спрятались за холмами и не проявляли себя, пока не возникнет надобность.

Тиберий вместе с военным трибуном Клавдием Азеллой и префектом союзников Публием Клавдием уже сутки маялись от безделья под жарким солнцем Лукании, моля богов, чтобы их не обнаружили раньше времени. Им уже надоело разговаривать, и сейчас легат вспоминал последние события в своем доме, случившиеся накануне его отъезда на войну.

Обед, на который были приглашен цвет римской аристократии – консул Гай Нерон, преторы Порций Лицин и Гай Мамилий – удался на славу. На обеде присутствовали и несколько менее именитых сенаторов, среди которых выделялся своим незаурядным умом молодой Марк Порций Катон.

Устроившись на покрытых коврами удобных ложах в летнем триклинии на первом этаже богатого дома Фонтея, около большого четырехугольного стола с мозаичной крышкой и мраморными ножками, гости неторопливо ели, запивая великолепную еду ароматным фалернским вином из Кампании.

Стол ломился от обильных закусок. Здесь были яйца, салаты, артишоки, спаржа, дыни с приправами из перца и уксуса, грибы, трюфели, маринованная рыба и устрицы. Гости уже слегка насытились, и раб-управляющий приказал подавать горячее.

Консул возлежал на почетном среднем месте и беседовал с Фонтеем, находившимся на левом от него ложе – вторым по значимости в римском доме.

Гай Нерон – крупный мужчина, любитель хорошей еды и вина, что совсем не мешало ему быть воздержанным в военных походах. Его лицо с правильными чертами, гордый нос с горбинкой, губы, сжатые во властном изгибе – все подчеркивало аристократическую сущность владельца. Голос у консула был низкий и приятый, напоминающий довольное урчание сытого зверя.

– Тиберий Фонтей, ты обещал наконец-то показать нам своего сына, которого никто еще не видел, – тихо проговорил он. – Как его здоровье? Он поправляется?

– Слава Минерве , – с деланным облегчением ответил Фонтей, – все уже позади. Он почти здоров.

– Как это – почти? – засмеялся претор Порций Лицин, возлежавший по правую руку от консула. – Можно быть либо здоровым, либо больным.

Консул недовольно посмотрел на него, но ничего не сказал и продолжил беседу с хозяином:

– Надеюсь, мы его увидим сегодня? Никто из сенаторов так не оберегал свое чадо от сглаза, как ты. Поэтому извини нас за любопытство…

– Клавдий Нерон, ты же знаешь, он мой единственный и долгожданный наследник. И конечно, я вынужден беречь его. Мы, римляне, слишком суеверны и боимся многого необъяснимого. Если завтра меня убьют пунийцы – род Фонтеев прервется.

– А тебя не должны убить. Ты выжил в мясорубке, устроенной пунийцами при Требии, остался единственным из старших офицеров, кто уцелел после разгрома армии Сципионов… Не многовато ли для одного человека испытаний, уготованных богами?

От разговора их отвлекли слуги, начавшие разносить блюда с горячим: жареное свиное вымя, кабаньи головы, приготовленных на углях уток и зайцев, жаркое из дичи. Все это источало соблазнительные запахи и возбуждало аппетит у сильных мужчин, не раз претерпевавших недоедание в военных походах. На некоторое время разговоры прекратились – все набросились на еду, несмотря на то, что закуски заняли значительное место в их желудках.

Насытившись, Нерон поднял золотую чашу и провозгласил тост:

– Сограждане, предлагаю выпить за изгнание Баркидов из Италии! Пусть это случится как можно скорее!

Неожиданно Катон добавил с дальнего края стола:

– За окончательную победу над пунийцами и полное разрушение Карфагена!

Это было нарушением этикета, но никто не высказал недовольства.

– За победу!.. – раздались возгласы обедающих.

– Смерть Баркидам!..

И все выпили до дна.

Вскоре, утолив голод, гости вытерли руки расшитыми полотенцами, поданными рабами, и, отхлебывая вино, начали громко беседовать друг с другом. Хмель развязывал языки и позволял не обращать внимания на должности и регалии.

Фонтей спорил с претором Гаем Мамилием о военных способностях Гасдрубала.

– Гасдрубал – ничто по сравнению со старшим братом! – горячо доказывал претор.

Но Фонтей не соглашался:

– Братья Сципионы были одними из самых талантливых и удачливых наших полководцев в этой войне. И оба погибли в сражении именно с Гасдрубалом.

– Перестаньте спорить. У врагов нет достоинств, – вмешался консул. – Мы прогневили богов и поплатились за это. Неудачи преследовали нас. Вспомните прошлый год: Рим лишился разом обоих консулов – Марцелла и умершего от ран Криспина. Такого никогда не было! Но я уверен: время успехов у пунийцев закончилось. Теперь очередь за нами.

Громко хлопнув в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание, Нерон обратился к присутствующим:

– Давайте же позволим сенатору Фонтею представить нам своего сына и свою… новую… – Нерон сделал паузу, подбирая нужные слова, – м-мм… будущую жену.

Все сделали вид, что не заметили замешательства консула. Аристоника не вступила с Фонтеем в официальные брачные отношения – этому препятствовало ее неримское происхождение и отсутствие гражданства, – что не мешало ей быть хозяйкой дома и посещать храм богини Весты – хранительницы домашнего очага. Закон не запрещал римлянину жениться на неримлянке, но дети от этого брака не имели права на римское гражданство. По совершеннолетию Тиберия Младшего Фонтей собирался сочетаться браком с Аристоникой, но для этого нужно было вернуться живым с войны, на которую он скоро должен был уехать.

Кликнув слугу, он приказал позвать Тиберия Младшего и Аристонику. При их появлении разговоры за столом оборвались. Красота этой женщины просто резала глаза, она была какой-то нереальной, неземной…

Пауза стала неприличной, и Марк Порций Катон, который остался самым невозмутимым из присутствующих, негромко кашлянул, чтобы напомнить – они собирались знакомиться с сыном хозяина дома, а не бесцеремонно пялиться на его женщину.

– Ого! – не выдержав, воскликнул консул. – И ты скрывал от нас такое чудо? Стыдись!

В душе Фонтей очень горд: эффект от появления Аристоники превзошел все его ожидания. Однако он не подал виду, что доволен, и, демонстративно не обращая внимания на свою возлюбленную, громко произнес: