Томас Костейн - Серебряная чаша

Пока каждый из них занимался своим делом, Василий думал над тем, что говорить, а что нет этим очень симпатичным людям. Первое, что он решил, — это даже не упоминать имени Симона Волшебника. Или Елены… Конечно, он попытается увидеться с ней, потому что обещал жене, но никому не скажет об этом ни слова.

Только когда перед ним поставили блюдо с сыром, хлебом и сильно разбавленным вином, юноша понял, насколько он проголодался. Некоторое время Ганнибал следил за Василием своими пронырливыми глазками и, заметив с каким аппетитом юноша поглощает скромный ужин, смягчился. А затем даже разоткровенничался.

— Я могу помочь тебе, молодой человек. По двум причинам: во-первых, я давно здесь живу и владею этим трактиром. Во-вторых, из-за моего сына. Его знает весь Рим. Многие приходят сюда, чтобы увидеть его. И… и они часто останавливаются, чтобы поболтать со мной. Я много чего знаю… Скажи, есть люди, с которыми ты должен встретиться? Я могу помочь тебе отыскать их, указать места, где ты можешь их встретить.

— Да, — ответил Василий. — Скорее всего, мне понадобится твоя помощь.

Тут вернулся Чефас. Он сел за стол напротив Василия, но к еде не притронулся.

— Твоя комната готова, — сказал он, улыбаясь.

— У меня в городе есть одно дело. Личного характера… И я должен, не откладывая, заняться им, — сказал Василий. — Я должен встретиться с одним поставщиком для римской армии. Его имя Христофор из Занты. Может быть, ты можешь мне посоветовать, как быстрее отыскать его.

Старый Ганнибал с удовлетворением выпрямился и кивнул головой.

— Мой сын это узнает. Он знает всех влиятельных людей в Риме. — Тут он бросил на Чефаса просительный взгляд. — В его профессии не так-то легко стать великим. Мой сын, молодой человек, — гладиатор. Он сражается на арене и еще ни разу не был побежден. — он замолчал и после небольшого колебания с гордостью добавил: — Он убил тридцать семь человек.

Чефас спокойно сказал:

— Мир полон великих людей. И каждый велик в чем-то одном. Сын Ганнибала принадлежит к этой породе людей. Он не простой, он — великий убийца.

— Мой сын узнает об этом Христофоре. Я больше чем уверен. Ну да ладно, мы еще поговорим об этом завтра.

Василий почувствовал себя намного веселее. По крайней мере одна из проблем сдвинулась с места. Правда, оставалась другая, гораздо сложнее первой.

Поразмыслив немного, юноша все же решил предпринять кое-какие шаги и по вопросу, ради которого его и послали в Рим.

— И еще я должен встретиться с Петром, — сказал он, понижая голос до шепота. — Я знаю, что это трудно. И то, что он сейчас в Риме и что подвергается большой опасности — тоже знаю. Должно быть, он скрывается в разных христианских семьях. Мне кажется, я могу довериться вам. Иначе бы Лука никогда не послал бы меня сюда. Мне нужна ваша помощь.

Когда Василий произнес имя Петра, оба собеседника вздрогнули и в страхе переглянулись. Юноша почувствовал, что вторая просьба возродила их подозрительность.

— Я уверен, — сказал Чефас спустя некоторое время, — что это можно будет организовать. Только вот что, юноша, тебе придется вооружиться терпением. И не жди, что, проснувшись завтра поутру, ты увидишь Петра сидящим у своей постели. Сначала ты должен будешь доверить нам тайну своего приезда. Таким образом мы добьемся обоюдного доверия. Но торопиться не следует. Поглядим… — он снова улыбнулся. — А сейчас ты очень устал. Я вижу это по твоим глазам. Пойдем, я покажу тебе комнату.

На следующий день Василий проснулся рано. Умывшись специально приготовленной для этого водой и приведя себя в порядок, художник спустился вниз. Он ожидал увидеть зал пустым, но, к своему великому удивлению, он застал Чефаса за работой. Тот накрывал на стол, готовя его к завтраку. Резкий голос Ганнибала раздавался из кухни, где жарились и парились разные блюда.

— Разве тебе необходимо вставать в такую рань? — спросил Василий. Сердце его сжалось, когда он заметил, насколько усталым было лицо старика.

— Это моя работа, — ответил тот весело. — Мы с Ганнибалом поднимаемся вместе с солнцем.

— Наверное, день для вас длится бесконечно долго?

Чефас принялся мыть ложки в тазу с теплой водой.

— Меня это нисколько не беспокоит. С возрастом меньше и меньше нуждаешься во сне. Я сплю всего лишь несколько часов и просыпаюсь гораздо раньше, чем нужно. Я дежу в постели и думаю… — Он замолчал в нерешительности, потом улыбнулся. — Я думаю о том времени, когда мужество покинуло меня. Тогда я оказался не на высоте… И вот я лежу, вспоминаю и любуюсь зарей. Знаешь, сын мой, самая большая радость для старого человека — видеть, как восходит солнце.

Привлеченные запахом готовящейся пищи, стали по одному появляться и остальные жильцы. В длинной зале их в результате собралось около дюжины. В немом нетерпении они смотрели на дверь, откуда должны были быть принесены блюда. Дверь была открыта, и из проема доносились обрывки разговора. Чаще всего раздавалось имя Симон, но так как разговор шел на незнакомом языке Василий так и не смог определить, о волшебнике ли шла речь. И все же несколько фраз были произнесены на арамейском. И они заставили молодого человека навострить уши.

— Я говорю тебе — эта женщина — не человек. Он сам создал ее с помощью своего волшебства. Да он сам говорил это.

Василий подумал: «Я начну с того, что отыщу ее. И встречусь с ней. А затем, когда выполню обещание, спокойно займусь главным делом».

Через несколько мгновений тот же голос на арамейском сказал:

— А где это Сизенний Непобедимый? Он что, решил сегодня не просыпаться?

Чефас, который разрывался между столовой и кухней, остановился на мгновение, чтобы сказать:

— Нет, Вардиш, силач уже проснулся. Еще несколько минут назад я слышал, как скрипят половицы в его комнате. Он встал и, думаю, скоро спустится.

И действительно, через несколько мгновений на лестнице раздались тяжелые шаги. Когда же Сизенний спустился вниз, у Василия от удивления отвисла челюсть. Человек этот был не просто большим, он был огромным. Огромным и широким. Так как на нем была лишь набедренная повязка, все присутствовавшие могли с завистью лицезреть великолепные мышцы на ногах, руках и торсе Сизенния. Василий никогда не видел ничего подобного. Казалось, это не человек, а скульптура бога держащего на мраморных плечах огромное небо. Встав посреди столовой, гигант с удовольствием потянулся.

— Я решил сегодня не делать никаких упражнений, прежде чем не перекушу слегка, — заявил он. Голос его был на удивление нежным и приятным. Слегка повысив его, он позвал: — Чефас, Чефас!

Старик отдернул грязные занавески, закрывавшие вход на кухню, и спросил:

— Да, брат Сизенний? Чего ты хочешь?