Томас Костейн - Серебряная чаша

— Даю моему сыну имя моего отца — Василий. Это самая большая честь, которую я могу ему оказать, потому что мой отец был истинно великим человеком.

— Счастлив тот ребенок, который с гордостью может говорить об отце, — с грустью заметил Герон. — И счастлив тот отец, который вызывает чувство гордости у своих детей.

Игнатий никогда ничего не делал наполовину, поэтому он не ограничился выплатой оговоренной суммы. Не сходя с места, где состоялась сделка, он сообщил торговцу перьями, что нашел ему гораздо более выгодное дело в городе Сидоне. Он не забыл и о жилье и был готов помочь старому другу перебраться на новое место. Герон согласился, что идея хороша, ведь разделенный с семьей, которая напоминала бы ему прошлое, мальчик скорее бы привык к новым родителям.

— Будет лучше, если он никогда ничего не услышит обо мне, — сказал Герон. — Чем быстрее он забудет меня, тем лучше будет и для него, и для всех нас. Будь добр с ним, мой старый друг.

Увы, не все прошло так гладко, как хотелось бы. Маленькая неприятность слегка подпортила помпезную и торжественную церемонию. Главное действующее лицо мероприятия — мальчик — исчез. Его предупредили, что сразу после церемонии его передадут новым родителям. Мальчика тщательно вымыли перед тем, как переодеть в новую белую тунику, подпоясанную элегантным кожаным ремнем. Очень недолго Амброзий веселился и, казалось, гордился своим одеянием. Однако, как только Герои приготовился отправляться на место сделки, герой дня исчез. Поэтому Игнатию пришлось одному вернуться в свой богатый белый дворец возле Колоннады, а мать Амброзия и двое его братьев, которые были уверены, что ничто не в состоянии помешать заключению сделки, а особенно выплате кругленькой суммы, бегом отправились на поиски. Только к вечеру им удалось найти мальчика, который спрягался за кучей хвороста у одного из складов на набережной. Он был чумазым от сажи, и на черном фоне особенно четко выделялись вымытые слезами белые полоски. Впрочем, в своем убежище он не сидел без дела: небольшой комок глины в умелых и ловких руках превратился в скульптурную карикатуру на человека, который купил ребенка. Сходство с оригиналом было просто поразительным, а неестественно выгнутый крючком нос и деформированные огромные уши придавали лицу выражение жестокой алчности.

Герон вернулся домой, еле держась на ногах. Белая туника вся была забрызгана вином. С тупым упорством пьяного человека он снова и снова повторял:

— Я продаю только великолепные чернила. И никакой-никакой сажи. И я никогда не бываю пьян.

Перед тем как отвести мальчика в новый дом, он нашел в себе силы и мужество, чтобы разбить бюст, изображавший друга его десгства.

Василий — таково было его новое имя — еще никогда не бывал в тех каменных дворцах, которые располагались вокруг статуи Аполлона, возвышавшейся над храмом Юпитера, чью крышу украшали золотые листья. Поэтому проходя под аркой, отделанной изумительной лепкой, к высоким воротам дома, он широко раскрыл глаза от удивления и любопытства. Пол у входа выстилал желтый камень, а стены покрывала такая великолепная роспись, что у ребенка вырвался крик восхищения. Высокий четырехэтажный дворец был выстроен вокруг небольшого, но ухоженного сада, сплошь состоявшего из редких цветов и деревьев. Тишину нарушали только пение птиц и тихий плеск маленького фонтанчика, расположенного в центре сада. «Да это настоящий рай», — подумал мальчик.

В трудную минуту прощания с сыном Герон собрал все душевные силы, чтобы не потерять чувства собственного достоинства.

— Теперь ты будешь жить в роскоши, — обратился он к Амброзию. — Но если ты все-таки будешь вспоминать обо мне, то не стыдись.

С этими словами он передал мальчика надутому управляющему по имени Кастор. Пышные черные усы придавали его лицу злое выражение. Кастор был важным персонажем в доме и, зная, что мальчик прибыл из торгового квартала, решил сразу показать ему, кто здесь главный.

— Иди сюда, мальчик, — сказал он. — Я отведу тебя к хозяину. Он богат и могуществен. С непривычки ты будешь чувствовать себя здесь чужим. Ну, пошли.

Но робость была именно тем чувством, от которого ребятишки, выросшие по ту сторону Колоннады, избавлялись довольно легко и быстро. Василий не был исключением. Его ответ не заставил себя ждать, прозвучав с вызовом:

— Что ж, пошли. Одно только странно — как евнух смеет разговаривать таким тоном с самим сыном хозяина.

Реплика, как ни странно, пришлась Кастору по душе. Широко улыбнувшись, он ответил:

— Мне кажется, мы поладим.

Каждый жест и шаг управляющего, который повел Василия по широкой лестнице, был исполнен чувства собственного достоинства. По дороге на террасу они миновали множество больших и прохладных комнат, в которых царило оживление. Изысканно одетые слуги сновали туда-сюда с блюдами в руках, наполненными мясом, фруктами и всяческой снедью. Еще чаще попадались виночерпии с амфорами, некоторые тащили широкие чаши колотого льда. Слуги многозначительно переглядывались и перешептывались, и Василий сразу сообразил, что причиной оживления и их обсуждений был именно он. Он заметил, с каким любопытством смотрит на него челядь. Некоторые даже останавливались и долго провожали его взглядами.

— Сукины дети! — проворчал Кастор, хватаясь за рукоятку плетки, торчавшую у него из-за пояса. Слуги забегали быстрее, а управляющий со злобной усмешкой добавил: — Пусть хоть один попытается ухмыльнуться. Он горько пожалеет об этом.

Когда Василий, наконец, оказался под сводами террасы, у него перехватило дыхание от удивления. Странные, дотоле никогда не виденные им инженерные приспособления делали помещение исключительно удобным. Вдоль балюстрады были протянуты трубы небольшого диаметра, по которым текла вода. Из многочисленных дырочек в трубах били фонтанчики, а желоб внизу уносил прочь падающую с плеском воду. Свежесть и прохлада напоминали о морском береге и свежем ветре, обдувающем лицо. В глубине террасы под большим желтым шелковым балдахином располагался стол в форме подковы. Его покрытая серебром поверхность отражала тончайшую, отливавшую голубым посуду. Искусственного освещения не было, и мальчик не сразу заметил полулежавшую в полумраке балдахина на диване красивую женщину.

Но тут же его отвлекли и заворожили четыре девушки в полупрозрачных развевающихся одеяниях. Они танцевали на стеклянных шарах, поставленных внутри подковы стола.

С почти невероятной легкостью девушки перепрыгивали с одного шара на другой, легкими движениями ступней перекатывая постаменты друг другу. Василий так залюбовался беспрерывным движением обнаженных рук и ног и смеющимися глазами танцовщиц, что у него даже зарябило в глазах. Стекло, отражая свет, отбрасывало во все стороны яркие радужные лучи.