Томас Костейн - Серебряная чаша

— Все заранее подготовлено, — шепнул Лука на ухо Василию. — Уверен, что тот, кто задает эти вопросы, явился прямиком из Храма. Наверняка его послал главный священник.

— Люди утверждают, — продолжал слащавый и ироничный голос, — что Иисус заставлял пламя вспыхивать над головами своих последователей. Рассказывают, что эти ученики — люди из народа, обычные пастухи и рабы, — вдруг начинали говорить на разных языках и сами творили чудеса. А можешь ли ты с помощью своей магии повторить эти чудеса?

Был уже поздний вечер, ночь быстро и неотвратимо опускалась на город. Силуэты Симона и его помощницы понемногу превращались в размытые тени. Но голос волшебника звучал в полумраке громко и ясно.

— Друг мой, кто бы ты ни был, заявляю, что я тоже могу творить такие чудеса.

— Значит, можно считать, что сегодняшний вечер не прошел напрасно. Если я правильно тебя понял, ты можешь сейчас вдавать пламя над головой любого из здесь присутствующих? Повторить чудо Иисуса из Назарета? Так?

— Да.

Вновь воцарилась тишина, которую нарушил сам волшебник.

— Люди, хотите ли вы, чтобы я — Симон из Гитты, доказал вам свою сипу и совершил чудо, о котором сейчас шла речь?

Со всех сторон раздались нестройные голоса. Они кричали на арамейском наречии, но с той же старательностью и четкостью, как говорил предыдущий незнакомец. Эти тоже не были выходцами из народа.

— Да, да! — вопили они. — Покажи нам это чудо! Покажи, Симон из Гитты!

Лука прекрасно понимал, на кого рассчитан этот точно подготовленный удар. Его охватило негодование.

— Они способны на все, — прошептал он своему спутнику. — Как же они ненавидят Его до сих пор!

— Чтобы сотворить это чудо, — заявил Симон, — мне нужна ваша помощь. Пусть трое желающих поднимутся сюда — на сцену. И чтобы никто не ставил под сомнение мою честность, я настаиваю на том, чтобы этих троих выбрали среди известных и уважаемых жителей города. Тогда никто не сможет обвинить меня во лжи, а их — в том, что они подыграли мне, став соучастниками недостойной аферы.

Высокие светильники, расставленные по углам сцены, все еще не были зажжены, и толпа, и помост почти погрузились в темноту. В одном углу Гимназии, который был особенно переполнен зрителями, послышалась возня, а через некоторое время оттуда послышались неуверенные шаги поднимающихся на эстраду. В темноте невозможно было различить лица добровольцев.

— Я вас не вижу, — сказал Симон. — Увы, быстрый бег времени ослабил мое зрение. Скажите — вас трое?

— Нас трое.

— Хорошо, тогда мы можем начинать. Но прежде, благородные граждане, которые являются сейчас тенями среди теней, я хочу попросить вас строго следовать моим указаниям. Делайте только то, что я скажу, не больше и не меньше. А для начала завяжите мне руки веревками. Вы найдете их здесь — на столе.

Несколько минут тишина в зале нарушалась лишь шепотом троих участников и шумом их шагов по сцене. Затем вновь раздался голос Симона:

— Вы уверены, что я не могу пользоваться руками? Если есть хоть капля сомнения — затяните узлы веревки туже. Я готов потерпеть боль. А теперь свяжите руки моей помощнице, только будьте поосторожнее — ее руки красивы и нежны. — Наступило недолгое молчание, затем Симон снова заговорил: — Вы уверены, что она не сможет вмешаться в то, что сейчас произойдет? Елена, дитя мое, тебе больно?

— Да, — простонала девушка. — Прошу тебя, господин, делай все быстрее — мне больно.

— Встаньте в ряд перед столом, друзья. Один рядом с другим, но не касаясь друг друга, — велел Симон. — Не дотрагивайтесь и до стола. Постарайтесь ни о чем не думать, чтобы ваши головы были свободны для проникновения моего разума. О Шамриел, выслушай мою просьбу! Мне снова нужна твоя помощь!

Все снова стихло. В темноте можно было различить лишь зыбкие силуэты главных действующих лиц.

— Один! — вдруг крикнул Симон.

Небольшое пламя возникло над головой первого участника. При свете все увидели, что это римский офицер — на нем был красный форменный плащ. Толпа ахнула.

Затерянный среди тысячной толпы, Лука затаил дыхание.

— Так в чем же тут колдовство? — прошептал он, задыхаясь.

Он положил дрожащую руку на плечо Василию и стал рассказывать историю из книги Деяний апостолов Иисуса, над которой много лет без устали трудился:

— И раздался с неба неожиданный грохот, подобный шквалу ветра. И шум этот заполнил дом, в котором они сидели. И тогда они увидели, что над головой у каждого появились языки пламени.

Потом он прошептал, будто бы самому себе:

— Нехороший человек! Сколько зла способен он принести! Неужели ему под силу отвратить людей от истины?

Пламя полыхнуло ярче, осветило лицо офицера, а потом погасло.

— Два! — крикнул волшебник.

Теперь языки пламени появились над головой второго участника представления. Им оказался известный торговец коврами, старик по имени Авраам-бен-Хелеб. Он был одним из самых богатых граждан Иерусалима. Сейчас Авраам казался растерянным и пристыженным из-за той роли, которую его попросили сыграть на этом представлении. Вскоре пламя потухло, и торговец снова превратился в тень.

— Три! — в голосе Симона слышался явный триумф.

На этот раз осветилось лицо Али, знаменитого нищего, который каждый день сидел у городских ворот и нахально требовал у прохожих милостыню. Поговаривали, что он сколотил себе немалое состояние. Он успел подмигнуть взволнованным зрителям, и пламя погасло. Все погрузилось в тьму.

Теперь толпу словно прорвало. Со всех сторон раздавались смех и шутки. Сжатая, спрессованная толпа приходила в себя. Несмотря на все волнение, Лука отметил про себя, что шутки не были ни грубыми, ни пошлыми.

— Так вот какое оно — это чудо! — кричали одни.

— А как насчет других языков? — спрашивали другие. — Ну-ка ты, Али, расскажи нам о своих воротах, только не на арамейском, а как-нибудь иначе…

Явно среди присутствовавших в тот вечер в Гимназии было мало христиан, поэтому победа Симона была полной и безоговорочной. Грубые голоса простолюдинов сливались с мягкой речью храмовников, и все они швыряли в черноту эстрады свое одобрение.

К сцене подошли помощники Симона, которые несли зажженные факелы. Поднявшись на подмостки, они зажгли высокие светильники. Масло быстро вспыхнуло, и сцена ярко осветилась. Трое участников представления нерешительно переминались с ноги на ногу, а потом начали неловко кланяться толпе.

Скривясь от боли, Симон крикнул помощнику:

— Развяжите руки девушке! Да побыстрее! Она уже изнемогает.

— Да, да! — закричала Елена. — Поторопитесь, я больше не могу терпеть.

Когда веревки, стягивавшие ей руки, упали, она громко с облегчением вздохнула. Освобожденный после нее Симон подошел к краю эстрады.